Шло время, поколения сменялись поколениями, и ничто не предвещало перемен в жизни трудолюбивых и воинственных сынов Аотеароа, пока однажды на горизонте они не увидели белые крылья огромных, невиданных лодок.

13 декабря 1642 года голландский капитан Абель Тасман сделал запись в судовом журнале об открытии неизвестной земли.

В тот черный и знаменательный день взгляд европейца впервые оценил красоту страны остроконечных гор, корабельных лесов и кипящих гейзеров.

Двести лет назад впервые увидели европейцы Аотеароа. А в середине девятнадцатого века по ее цветущему телу шарили уже несколько тысяч жадных, завистливых глаз. С каждым годом сюда прибывает все больше и больше пакеха — английских колонистов, соблазненных недавно родившейся Новозеландской компанией.

Пакеха!

Ох, вся жизнь на Аотеароа перевернулась с их приходом.

У пакеха научились маори выращивать картофель и капусту, кукурузу и пшеницу.

У пакеха учились они плутовству и бессовестному обману в торговле.

Это пакеха завезли сюда свиней, и не было теперь на Северном острове деревни, где люди бы не знали вкуса жареной свинины.

Это пакеха завезли сюда плохие болезни, от которых безлюдными становятся деревни.

От пакеха узнали маори чудесную силу железных орудий. Благодаря им стало так легко и просто побеждать самое прочное дерево и самую твердую почву.

От пакеха узнали маори силу железных пу — ружей. С помощью их стало так легко истреблять друг друга.

Кровавые реки потекли по Аотеароа. Страшную славу снискали себе великие воины Хонги Хики и Те Раупараха, Помаре и Те Вероверо, огнем всесильных, купленных у пакеха ружей обескровившие многочисленные племена.

И только сами пакеха не помышляли о воинской славе. Они охотно меняли порох, патроны и ружья на акры маорийской земли. Поселения колонистов становились все многолюдней, их земельные участки — все обширней. А когда за дело взялась Новозеландская компания, в руках у пакеха оказались целые провинции, миллионы акров плодородной земли.

Такой размах пришелся не по душе английской королеве. Она хотела единолично владеть всеми землями Аотеароа. И чтобы разом положить конец частной землеторговле, она послала на Новую Зеландию капитана Гобсона, назначив его на пост вице-губернатора еще не принадлежавшей Англии страны.

В живописном месте, где река Ваитанги впадает в море, сорок шесть маорийских вождей подписали с Гобсоном 5 февраля 1840 года договор о признании владычества английской короны над страной маори.

— Что в нескольких черных отметках! — воскликнул один из вождей. — Кто придает им какое-нибудь значение?

— Тень земли переходит к королеве Виктории, но сущность остается за нами, — презрительно заметил другой.

Вожди были довольны: каждый из них получил подарки — муку, одеяла, сахар. Хорошо!

Восемь месяцев путешествовала бумага с договором по Новой Зеландии, более пятисот вождей получили теплые одеяла в обмен на черные значки своих подписей.

Но еще больше было тех, кто сказал королеве «Нет!».

— О, губернатор, ты мне не нравишься, — сказал Гобсону вождь племени нгатикава Те Кемара. — Я не соглашусь на то, чтобы ты оставался здесь, в этой стране. Если ты останешься как губернатор, тогда, может быть, Те Кемара будет предан суду и осужден. Да, на самом деле, и, более того, даже повешен. Нет, нет, нет, я никогда не скажу «да» тому, чтобы ты остался. Если бы мы были равными, тогда, может быть, Те Кемара сказал бы «да». Но чтобы губернатор был наверху, а Те Кемара — внизу, губернатор — высоко наверху, наверху, наверху, а Те Кемара — внизу, маленький червяк, извивающийся. Нет, нет, нет!

Но хитрый пакеха Гобсон услышал только те слова, которые ему хотелось услышать. Раньше чем договор уплыл за океан, Новая Зеландия была официально названа колонией Англии.

Теперь все права на покупку земель у маори принадлежали английской королеве, и переселенцы отныне могли приобретать себе участки только у правительственных чиновников. Слуги королевы Виктории не слишком церемонились с несговорчивыми маорийскими вождями: земельные участки закупались у них насильно и за бесценок. Жаловаться было бессмысленно, потому что жалоб на себя королева не принимала. Как раскаленная лава в чреве еще не родившегося вулкана, плескалось и не находило выхода возмущение в сердцах самолюбивых и гордых сынов Аотеароа.

И хотя пакеха и маори все еще продолжали жить в мире, мир этот был слишком зыбок.

Ведь жадность не имеет границ.

А терпение не безгранично.

И кто остановит вулкан, коль придет его время проснуться?

Вот отчего так заторопился возница, когда его видавший виды фургон миновал лощину и приблизился вплотную к поросшему лесом холму. Опасливо поглядывая на стену, нависшую над головой, возница — короткорукий старичок с безволосым, будто осмоленным солнцем личиком — то и дело покрикивал на серых от пыли лошадей.

Его бессмысленные понукания не на шутку сердили светловолосого юношу, который трясся на козлах рядом. Кислая мина, не сходившая с большеротого, еще мальчишеского лица Генри Гривса, выдавала его чувства, и если он помалкивал, так потому лишь, что ссориться с отцом уже в день приезда он не хотел. Отвратительная дорожная тряска, начавшаяся еще до рассвета, успела вымотать из Генри душу, и сейчас, когда солнце уже клонилось к западу, он с сонным безразличием относился к причудам новозеландской природы, над которыми ахал в начале пути. Поскорее приехать, вытянуть затекшие ноги и с облегчением сказать себе: «Баста! Я — дома». Других желаний не было.

Фургон уже удалялся от подножия, когда Генри, подставляя ветру пропотевшую тулью шляпы, случайно взглянул на вершину холма.

— Отец! — крикнул он, хватая Сайруса Гривса за рукав. — Смотрите, дикари!

Печеное лицо старика сморщилось. Он придержал коней и повернулся всем телом.

— Где? Что? — забормотал он, вертя головой.

— Смотрите, — Генри ткнул рукой вверх, — они нас заметили.

Сайрус напряженно щурил выцветшие глазки, задубленная шея медленно втянулась в воротник.

«Как черепаха», — подумал Генри.

— Едем, сынок, едем… — заторопился Сайрус Гривс и резко взмахнул бичом. Лошадки рванулись. Генри, потеряв равновесие, чуть не опрокинулся на спину.

Уцепившись обеими руками за расхлябанное сиденье, он с волнением и любопытством вглядывался в маленькие фигурки, темневшие на скалистой площадке ярдах в ста от дороги. Но скоро желтые клубы пыли заслонили их от него.

Генри разочарованно вздохнул. Лицо его опять стало скучным.

Откуда было ему знать, что люди, оставшиеся позади, говорили о нем?

— Ты неправ, Раупаха. Ты совсем неправ. Убийство без оправдания — это вероломство. Так говорили предки. И ты помнишь это, Раупаха, так же хорошо, как. и я.