– А какие-нибудь признаки того, кто поставляет им сны? – уточнила Лишта.

Хэлли продолжила изучение сайта.

– Нет.

– VIENNOISERIE POURRIE[3], – проверещал Анри.

– Совершенно верно, – пробормотала Лишта, всё ещё грызя шпильку. – Что-то не так в Датском королевстве.

– Разве лагерь в Дании? – спросила Марен.

Хэлли засмеялась.

– Это цитата из «Гамлета», глупая.

– Понятно. – Щёки Марен вспыхнули. Это ведь не её вина, что они ещё не начали изучать в школе Шекспира.

– Это значит, что что-то тут не так, дорогая, – сказала Лишта.

– Даже подозрительно, – добавила Хэлли и выразительно поводила бровями. – Ой, смотри, на следующей неделе будет выставка работ Клео Монклер. – Она указала на страницу напротив объявления о лагере. Заголовок гласил: «Музей искусств Пайн-Ридж проводит выставку волшебных чудовищ Монклер».

Клео Монклер была одним из самых известных уроженцев Рокпул-Бей и одной из самых любимых художниц Хэлли. Она создавала гигантские абстрактные скульптуры, которые волшебным образом оживали, составляя в ответ на эмоции людей мягкие, повторяющиеся узоры. Марен относилась к ним со смутной опаской, но у Хэлли, на её стороне комнаты, висело несколько плакатов с магическими чудовищами.

В магазине зазвонил телефон. От неожиданности все вздрогнули. Анри возмущённо каркнул и улетел на верхнюю лестничную площадку. Хэлли подняла трубку.

– Привет, мам, – сказала она. – Да, я заберу её через несколько минут. – Она оторвала подбородок от телефона. – Бабуль, ты приедешь к нам на ужин сегодня вечером?

– Да, это было бы прекрасно. – Лишта воткнула шпильку обратно в косу. – Во сколько мне приехать?

Хэлли слушала, что ей ответит телефон.

– У Марен урок танцев до шести тридцати, так что мы, наверное, сядем за стол около семи.

Лишта посмотрела на часы. Одни показывали без десяти пять, другие – пять минут шестого.

– Я хочу сначала сделать несколько телефонных звонков, а потом приеду.

После случая с Обскурой Грей в прошлом году Лишта и несколько других владельцев магазинов снов по всей стране зорко следили за сообществом создания снов, сообщая друг другу обо всём подозрительном. Она сложила газету, а Хэлли по телефону прощалась с матерью.

– Мне пойти повесить табличку «Закрыто»? – спросила Марен.

– Да, пожалуйста, – сказал Лишта. – Хэлли, дорогая, не могла бы ты, пока ты здесь, записать всю контактную информацию этого лагеря? Меня особенно интересуют директора, Келвин и Делвин.

– Келвин и Мелвин, – поправила её Хэлли, хватая блокнот и карандаш.

Охваченная нешуточной тревогой, Марен прошла через тусклый зал пишущих машинок с его чудесным запахом бумаги и чернил. Изготовление снов было традиционным искусством, которое передавалось из поколения в поколение, а не преподавалось в лагере как какое-нибудь весёлое ремесло. Более того, в чужих руках оно было просто опасно. Она видела это воочию в прошлом году, когда случилась история с Обскурой Грей. Марен содрогнулась, вспомнив, как злобная балерина шантажировала её, как похитила и заставляла создавать кошмары для своего коварного замысла с целью «промывания мозгов» жителям Рокпул-Бей и захвата власти над всем городом.

Повернув табличку «Открыто» на «Закрыто», Марен прошептала фразу, которую повторяла всякий раз, когда начинала паниковать: «Обскура в тюрьме. Ты в безопасности. Обскура в тюрьме. Ты в безопасности».

Это было правдой. Обскуру приговорили к десяти годам заключения. Тюрьма находилась за сотни миль отсюда. И всё же всякий раз, увидев моль, Марен вздрагивала.

Когда она вернулась в магазин снов, Лишта листала свою адресную книгу, а Хэлли насыпала содержимое кофемолки в банку. Их сон о мини-гольфе придётся отложить до завтра. Но это нестрашно, так как они ещё не закончили проектирование последних трёх лунок, а с творчеством лучше не торопиться. Особенно с учётом того, что Хэлли всё ещё требовалось много отдыха, чтобы полностью выздороветь после черепно-мозговой травмы.

– Ты готова? – спросила Хэлли, выуживая ключи из кармана толстовки. В прошлом месяце ей наконец разрешили снова сесть за руль, и Марен никогда, никогда не забывала о своём долге следить за опасностями дорожного движения.

– Угу. – Она перекинула сумку через плечо. Было слышно, как внутри стукнулись одна о другую её туфли для чечётки. – Пока, бабуль!

Не отрываясь от газеты, Лишта послала внучкам воздушный поцелуй и пошевелила в воздухе пальцами.

В доме Марен пахло итальянским рестораном и пекарней одновременно. Терпкий аромат чеснока и помидоров смешивался с восхитительным дрожжевым запахом выпекающегося в духовке хлеба. Живот Марен так громко заурчал, что Хэлли, услышав это, рассмеялась.

– Buongiorno, ragazze![4] – крикнул из кухни папа. Гремела оперная музыка, и он подпевал, наполовину по-итальянски, наполовину какой-то тарабарщиной, добавляя к своему голосу драматическое тремоло.

Хэлли с наигранным стоном вытащила телефон и пошла по коридору.

– Разве ты не собираешься тусоваться с нами? – спросила Марен.

– Через минуту, – сказала Хэлли. – Мне просто нужно отправить несколько сообщений.

Марен тотчас погрустнела. Она провела так много времени, ожидая всего, чем они с Хэлли займутся, когда сестра выйдет из комы. Пока Хэлли ещё была в реабилитационном центре, а затем выздоравливала дома, они проводили много времени вместе. Но теперь, когда Хэлли вернулась в школу, она с головой ушла в общественную жизнь, полную развлечений, подружек и мальчиков… но без Марен.

Вздохнув, Марен придвинула табурет к кухонному столу-островку, где, бросая грибы и перец в гигантскую салатницу, стоял её отец.

– Лалалалала бабабабаба ба БААХ! – проревел он, и Марен невольно рассмеялась и потянулась за помидором черри.

– Ты поёшь, совсем как раненая овца, дорогой. – Мама Марен вошла из гостиной с пустой чайной кружкой и книгой. Она поцеловала дочь в макушку и пододвинула табуретку. – Как дела в магазине?

– Неплохо, – сказала Марен. – Мы продали четыре твоих новых сна о картофелине на водных лыжах. Хэлли всячески расхваливала его клиентам.

Мама просияла:

– Отлично.

– Но потом бабушка нашла в газете странное объявление. О летнем лагере, который посвящён снам. По всей видимости, там учат детей создавать сны.