А теперь всё летит в обрыв. И то, что нашей домработниц нет, тоже не спроста. Тиграну было нужно, чтобы мы остались дома одни. Это пугает и волнует, но перечить я не могу.

– Хорошо. Какие у них спальни?

– Угловая, напротив нашей, и справа.

– Хорошо. Ещё что-то?

– Полная экскурсия, дорогая. Никаких утаек. Потом зайдёшь ко мне, поговорим.

Сталь в голосе Тиграна не оставляет равнодушной. Разговор будет не из приятных, вряд ли обсудим ремонт в спальне.

– Скоро буду, дорогой.

Ловлю холодную улыбку мужа. Ему тоже не нравится это тривиальное «дорогой». Означающее, что мы обязательно поговорим. И наедине я не всегда бываю идеальной.

В конце концов, телохранители должны меня защищать. Ну не убьют же они меня. А прошлое… Его не изменить и не исправить. Я тоже хотела бы по-другому отпраздновать своё восемнадцатилетние.

– Начнём со двора или первого этажа? – улыбаюсь, как учил Тигран. Месяц проводил мне курс, чтобы никогда не опускала уголки губ. Кажется, если на моих глазах рухнет самолет, смогу сдержаться. – Могу для начала показать ваши спальни.

– Начни со своей спальни, - Тим, у которого татуировками покрыта грудная клетка, от шеи и до бёдер, тоже улыбается. Подмигивает, наслаждаясь тем, как вспыхиваю. – Должны знать всё о тебе, Кать.

– О вас, - поправляю, направляясь к лестнице. – Катрин и на «вы», будьте любезны.

– А раньше ты была не против такого панибратства.

Раньше были другие времена. Когда моей главной заботой было улыбнуться на камеры, для репутации отчима. Сдать треклятую химию, в которой я совсем ничего не понимала. Зато понимал Тим, другой, который чуток выше. И объяснял всё мне.

Когда-то, в мыслях я называла его Мур. Мы с подругой, тринадцатилетние дурочки, подглядывали за ними. Как тренировались или проводили обучение другой охраны. И именно подруга придумала это странное прозвище.

Постыдное, немного влюблённое. Тимур двигался плавно, словно кошак. И немного походил на него взглядом. Так что да, восемь лет назад у нас дома «завёлся» Мур и Тим.

– Простите, раньше? Мы знакомы?

Вскидываю бровь, сжимая пальцами резные перила. Наслаждаюсь тем, как теряются мужчины. Словно за секунду сломала все их фразы, вынуждая думать.

– Шутишь, Кать?

– Шутите. Катрин. И нет. Я правда не понимаю. Если мы знакомы, простите, не помню. Здесь гостевые спальни, в них никто не живёт.

– За сколько может поступить информация, что кто-то останется? – Тим, неожиданно, переходит к обязанностям. – Нам нужно знать хотя бы за пару часов.

– Две недели для друзей Тиграна, месяц для родственников. Остальные – за два или три. Список гостей на ближайший месяц утверждён и изменениям не подлежит. Можете взять на посту охраны.

– Две недели? – Мур, как же странно так о нём думать, переспрашивает. Сводит брови, превращаясь из кота в ягуара. Хищника, увлечённого работой. – А гости без ночевки?

– Те же правила. Тигран не любит посторонних в доме.

– А вы, Катрин? Тоже предпочитаете проводить время в одиночестве?

То, как звучит мужской голос, пробирает. Нельзя так реагировать, нельзя стоять так близко. Но шаг назад не позволяет сделать стена, которая словно взялась из неоткуда. Вжимаюсь лопатками, стараюсь не вдыхать запах мужского парфюма.

Тигран предпочитал лёгкие ароматы, чарующие и приятные. Моя новая охрана же использовала тяжелый, сложный запах. Который обволакивал и мешал дышать.

– Чтобы мы понимали, как вас охранять. Катрин.

Они специально выделяют и моё имя, и обращение. Издеваются, подтрунивая над новыми правилами. Но рабочие не могут обращаться к хозяйке дома «Катюша». Даже Тигран до такого не опускался.

– Дайте ваш телефон.

Кожа у Тимура горячая, а пальцы – жесткие, со стёртыми мозолями и сбитыми костяшкам. Ищу номер телефона, сбрасывая ссылку на мой календарь. А заодно вижу, что муж уже внёс свои правки на сегодня.

– Я так понимаю, - Тимофей вскидывает брови. – Тоже детально?

– Изменения сразу отображаются. На дорогу закладывается на десять минут больше, чем нужно. Если указано, что выезжаем в семь пятнадцать, то ни минутой позже. С утра мы едем с Тиграном вместе, возвращаемся по отдельности. Как-то так.

Под конец уверенной речи начинаю теряться. Сложно что-то говорить, когда смотрят так. С открытым раздражением, ухмылкой, которая становится всё шире с каждым моим словом.

Знаю, кто я для них. Девочка, которая почувствовала себя значимой. Выскочила за влиятельного мужчину, крутит носом, задирается. И ещё знаю, что через год это только возрастёт. Нет никого, кто мог бы влиять на Тиграна. И не никого, кроме него, кто был бы выше меня.

– Спальня для кого-то из вас.

Хотя мне хочется до хрипоты за неё бороться. Светлая, без штор и жалюзи. Солнечная всегда, даже зимой. И так удобно забираться на кресло возле окна. Знаю, потому что постоянно так делала. Пряталась в своем маленьком мирке, куда не заходил муж. Давал мне положенные тридцать семь минут одиночества.

А теперь всё разрушено.

– Не вижу камер, - Тимур скользит взглядом по стенам, а потом останавливается на мне. И ощущение, что не он смотрит, а сам Дьявол. – Во всех комнатах так?

– Только здесь. Камеры снаружи направлены на окно, в коридоре на дверь. Все ходы просматриваются, сама спальня – нет.

– Это хорошо.

Нет, ничего хорошего в том, что сейчас никто не увидит нас. Как и в том, что Тимофей делает шаг к двери, отрезая пути побега. А Тимур приближается, хватая за запястья.

Касается, хотя это никому не позволено. Неприкосновенная, охраняемая. На мне запрет. А он так просто его нарушает.

– А теперь мы поговорим, Ка-тя.

– Не смей меня касаться.

В ответ на слова хватка Тимура увеличивается. А у меня только одна мысль в голове стучит.

Касается.

Кожа к коже.

Подушечка большого пальца скользит по запястью.

Вырисовывает узоры.

А мне нечем дышать. Ощущение, что схватили прямо за шею, сдавливая. Обрубая доступ к кислороду. Кожа словно немеет, покрывается мурашками. Я превращаюсь в застывшую фигуру. Куклу, неспособную двигаться.

Заржавела, окаменела.

Я стараюсь сделать вдох, но не получается. Задыхаюсь, сжимая горло. Тимур ругается, наблюдая за моим муками. Касается лица, подбородка, второй рукой притягивая к себе за талию.

Касается.

Касается.

Касается.

Он не сжимает свои ладони на шее, но я всё равно не могу дышать. Лёгкие жжёт от нехватки, давит изнутри. Я пытаюсь заставить себя вдохнуть, открываю рот. Слёзы обжигают щёки, скатываясь вниз. Перед глазами всё плывёт, мир теряет краски.