Прикрывая лицо рукой, Глафира сделала вид, будто идет к одному из туалетов, но на самом деле толкнула дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен», находящуюся рядом с ним. За дверью скрывалась небольшая кладовка, где хранились предметы первой необходимости, а также одноразовые простыни, перчатки и одежда для пациентов.

Она схватила первую попавшуюся ночную рубашку и засунула ее под куртку. Выскользнув из кладовой, зашла в туалет, быстро переоделась в кабинке, сбросив джинсы и футболку и натянув на себя рубашку. Та была достаточно длинной, чтобы прикрыть татуировку на бедре. Роспись на руках закроет курткой.

Руки дрожали все сильнее, выдавая нервное напряжение, которое она пыталась скрыть от самой себя. В доме сгорели неизвестная женщина и Виктор. Эта тварь издевалась над Натальей не переставая. Избив жену и отправив ее в больницу, он в тот же вечер притащил в дом любовницу. Она обязательно расскажет об этом сестре… или лучше не говорить? Это ведь признание в убийстве невиновного человека. Убийцей Виктора она себя не считала. Это была самооборона. Она должна была защитить сестру и ее детишек от дикого зверя, пока не стало слишком поздно.

Убеждая себя в правильности собственного поступка, Глафира натянула поверх ночной рубашки куртку, снова надела на голову капюшон, скрывая дреды, и выскользнула из туалета. Уверенным шагом направилась в крыло, предназначенное для пациентов. Поднялась на этаж травматологии, кивнула сидящей на вахте медсестре (к счастью, они сменялись слишком часто, чтобы помнить в лицо всех пациентов) и подошла к палате сестры.

Немного замешкалась перед тем, как толкнуть дверь. Надо вести себя осторожнее. Натали наверняка спит, и она может напугать ее. Глафира подняла руку, чтобы толкнуть дверь, и остановилась. Хотелось плакать, спрятаться за чью-то спину, отмотать все назад. Но она взяла себя в руки – рефлексией займется потом. Толкнула дверь и остановилась на пороге.

Она до конца жизни будет помнить каждую секунду этого страшного вечера. Вот она стоит на пороге палаты и тупо смотрит на пустую смятую постель. Делает шаг, толкает дверь в крошечный туалет с душем, уже зная, что не обнаружит там Натали. Словно в замедленной съемке бросается к встроенному шкафу, в котором хранятся вещи пациентов, открывает его, уже понимая, что не увидит там вещей сестры и ее сумки.

Натали сбежала из больницы, чтобы вернуться к нему. Болезненная страсть. Смертельная.

Глафира схватилась за железную спинку кровати, потянула ее на себя, обрушивая с грохотом поднос с едой, к которой Натали даже не притронулась, а дальше крик ужаса, пустота и провал.

Меньше часа тому назад она убила собственную сестру.

– Миссис Дорман, миссис Дорман, с вами все в порядке? – настойчивый оклик вырвал ее из спасительного забытья. Глафира с трудом открыла глаза и поняла, что лежит на полу, а над ней склонилась одна из медсестер. – Миссис Дорман, позвольте, я помогу вам встать и позову доктора.

– Нет! – воскликнула она, снова закрывая глаза и пытаясь остановить кружение комнаты. – Я… я хотела выйти на улицу.

– Миссис Дорман, вам нельзя никуда выходить, я позову доктора, – снова настойчиво повторила девушка, помогая ей подняться и присесть на кровать.

– Нет, не надо, я в порядке, – настойчиво попросила она, прижимая руку ко лбу и проверяя, на месте ли капюшон.

Миссис Дорман. Она приняла ее за сестру.

– Мне просто надо немного полежать, спасибо вам…

– Хорошо, – неуверенно кивнула девушка, не привыкшая спорить с влиятельными пациентами госпиталя. – Если вдруг что-нибудь понадобится, нажмите вот на эту кнопку. – Она протянула ей пульт от кровати, в центре которого красовалась кнопка с изображением человечка.

– Хорошо, спасибо. – Глафира легла в кровать, не снимая шапки и куртки. Поймав на себе удивленный взгляд медсестры, пояснила: – Меня немного морозит.

– Это последствие травмы, – ласково улыбнулась девушка. – Если хотите, я могу дать вам снотворное и обезболивающее.

– Да, спасибо.

Медсестра была рада вернуться к привычным обязанностям, а Глафира откинулась на подушки и, закрыв глаза, прикусила кулак, стараясь сдержать крик. Она убила Натали. Она должна пойти в полицию и сдаться. Немедленно. Если ей суждено провести свой век за решеткой, значит, так тому и быть. Она убийца, она лишила детей отца и матери.

Мысль о детях обожгла, словно хлыст, ее буквально подбросило на кровати. Дети, что теперь будет с детьми?

– Миссис Дорман, вы точно в порядке? – с беспокойством спросила медсестра, возвращаясь в палату и неся в руках небольшую таблетку.

– Да, мне просто нужно поспать. – Она натужно улыбнулась девушке, принимая из ее рук лекарство. – Если что, я позвоню.

Та, немного помешкав, кивнула и вышла из палаты.

Дети. Что с ними будет? Бабушке и дедушке со стороны матери они точно не нужны. Насколько она знала из рассказов сестры, отец давно спился, а мать пыталась устроить личную жизнь, меняя кавалеров как перчатки, причем каждый последующий вариант был хуже предыдущего. Да никто и не отдаст британских детишек российским маргиналам.

Бабушка и дед со стороны отца? Из горла помимо воли вырвался булькающий звук – нечто среднее между смехом и рыданием. Чопорные твари прекрасно знали о том, что вырастили сына-садиста. Наверное, поэтому они и не возражали против брака с Натали, понимая, что та ничто против всесильного клана и ее можно держать на привязи посредством детей. Они, не раздумывая, сдадут всех четверых в интернат.

А что, если?…

Медсестра ведь приняла ее за Натали. Несмотря на разницу в год, они с сестрой были похожи, словно близнецы, в детстве их даже путали. Обе рыжеволосые, с темными глазами, светлой кожей и веснушками. Вот только характеры у них были диаметрально противоположные. Если Натали все сравнивали с ангелом, то ее, Глафиру, иначе как «дьявольским отродьем» никто не называл.

Выдать себя за Натали? Но ведь следователи все равно узнают, что та погибла в огне. По отпечаткам зубов, ДНК, мало ли у них методов. Но пока они это выяснят, у нее есть фора в несколько десятков часов. А что, если действовать быстро? Забрать детей и улететь на родину?

Нет, решительно невозможно! Она же чайлд-фри, убежденная противница браков и института семьи, ей хватило отношений родителей и Натали, чтобы решить для себя, что свой век она закончит в каком-нибудь доме престарелых или просто бросится с моста в воду, когда устанет. Она понятия не имеет, что делать с детьми. Да, она любит своих племянников, но видела она их несколько раз в год, и занималась ими мать, а не она. Она даже не знает, что эти дети едят. И вообще. Взять на себя такую ответственность?

Ей немедленно захотелось дать самой себе пощечину: ты, тварь, оставила детей сиротами и еще рассуждаешь о том, что они для тебя слишком большая ответственность? Если бы она могла, она бы сама себя взяла за шкирку и вытащила из этой постели. Она обязана сделать все, чтобы спасти их. И себя. От того, что ее отправят в тюрьму, никто не выиграет, а так у детей будет пусть небольшой, но шанс. Она поднимет их на ноги, выпустит в мир, а после этого хоть с моста, хоть в тюрьму.