головой, со сценическим мастерством проблем определенно не имелось. Ярослав следил за каждым ее жестом, идеально попадающим в начавшуюся мелодию довольно знакомой песни. За каждым взглядом ярко-накрашенных темными тенями глаз и алых губ — макияж, который шел только тем, кто мог смотреть на всех остальных сверху — вниз и на дистанции. Обычные женщины имели с ним нелепый вид, артистки — роскошный.

Музыка нарастала, приобретая все больше красок и громкости звука. Вокалистка подошла к микрофону вплотную, почти касаясь его губами, и запела. Бархатным, сочным и плотным голосом. Обволакивающе-объемным, завораживающим и проникновенным.

Ярослав замер.

Он и забыл, когда последний раз восхищался женщиной. Не планируя знакомства. Не желая его, а даже запрещая, чтобы не разрушить этот флер совершенства. Изучая издалека. Созерцая. Как созерцают шедевр искусства.

В немом восторге.

В молодости Ярослав еще не знал, как это — восхищаться. Понял и научился позднее, но в то время для него существовала одна Карина — его жена, мать его дочери, его самый близкий и родной человек.

Он не просто ей восхищался, он ее любил. Со всеми ее прекрасными несовершенствами.

Других женщин Ярослав не то что бы не замечал — не разрешал себе замечать. Была Карина, и вертеть головой по сторонам в поиске лучших вариантов казалось ему делом недостойным.

После же… Просто не мог. Был полностью равнодушен к самым красивым представительницам противоположного пола. Не обращал внимания, не хотел: ни улыбок, ни флирта, ни симпатии, ни секса.

Этим вечером Ярослав впервые засмотрелся. Он не мог оторвать от певицы на сцене взгляда. Чувствовал, как по телу обертонами разливается бархат ее голоса, вызывая реакцию, схожую с физическим и одновременно ментальным удовольствием, и, если визуальная картинка не была столь привлекательна, он закрыл бы глаза, позволяя себе утонуть в музыке, но женщина в центре зала, словно властная королевна, определенно не собиралась выпускать зрителей из своих сетей.

Каждый взгляд, каждый жест, вздох и шепот действовали магнетически. Глаза неизвестного цвета взирали на посетителей по-особенному: с эмоцией, интимной откровенностью, но без уязвимости — очередное преимущество артиста. Только им дозволялось изливать душу всем и в то же время никому. Белоснежные длинные кудри обрамляли красивое лицо, на котором отражалось многое, проникновенно-загадочное, и не поддающееся расшифровке.

Репертуар, составленный из современной зарубежной и отечественной эстрадной классики в инструментальной обработке, звучал по-чудесному проникновенно и своеобразно. Тексты, столь знакомые и давно приевшиеся, вдруг обрели смыслы, которых прежде Ярослав не замечал, а теперь открывал для себя в пробирающихся в душу интонациях.

Песня сменяла песню, а он продолжал слушать. Удивляясь про себя. Разве в ресторанах выступают такие таланты? Впрочем, он крайне редко бывал в заведениях с живой музыкой. Кажется, многие великие музыканты начинали с кабаков.

Быть может, однажды он включит телевизор и увидит там эту женщину. Сегодняшнее выступление безоговорочно убедило Ярослава, что она прирожденная певица. Из тех, что не играют, а живут в музыке. Из тех, кто успел пережить все, о чем поет.

Будучи большим поклонником альтернативы, в лирических жанрах он разбирался слабо, но все-таки был способен оценить мастерство и даже проникнуться. Благодаря по большой части дочери, любившей устраивать ему время от времени просветительский музыкальный ликбез. Все его познания в музыке были плодами ее усилий.

Когда в шестнадцать Юлька неожиданно стала фанаткой Пугачевой, Ярослав долго не понимал, с чего бы его дочери-подростку обожать певицу, чей век славы уже прошел. Юлька, слишком взрослая и вдумчивая для своих лет, все ему объяснила, включив тщательно отобранные три песни, которые они послушали вместе в полной темноте ее комнаты. Тогда Ярослав, наверное, впервые осознал, каким важным в музыке бывает слово. Каким пронзительным и растравливающим душу. «Реквиема» он опасался до сих пор.

Слишком. Слишком больно. После похорон Карины он сутки только его и слушал. И пил. Тоже сутки.

Дал себе один день — просто пережить. Больше было нельзя.

Потому что Юлька. Потому что сеть и сотрудники. Потому что родители — и его, и Карины, — все теперь на нем. Но одни сутки он себе дал.

Отчаяние и тоска, вызванные забредшими на худшую из возможных территорий воспоминаниями, пробрались в Ярослава умело и быстро. Он задушено вдохнул и принялся успокаиваться привычными методами. Отвлекаясь, стараясь сфокусироваться на чем-то ином, далеком от его боли.

Надо было уходить. Вернуться в номер, принять душ и продолжить работу, пока не одолеет сон. Надо было.

Ярослав потянулся к бумажнику, но новая мелодия, раздавшаяся с усилителей, вернула его внимание к сцене. Теперь играл только парень за клавишами. Что-то очень знакомое, согревающее изнутри светлым теплом, но совершенно точно в непривычной аранжировке.

Певица тоже изменила своему прежнему образу и местоположению. Сидя на высоком стуле, она прятала взгляд и имела вид трогательный и нежный. Ткань длинного вечернего платья ярко-голубого цвета лежала пышными волнами на скрещенных в коленях ногах и из-под края подола были заметны изящные ступни в легких босоножках. К ним взглядом Ярослав почему-то возвращался чаще всего.

А потом певица подняла голову и запела вновь. Ярослав наконец понял, откуда ему знакома мелодия и в удивлении моргнул. «Серенада Трубадура» в женском исполнении была очень необычным выбором репертуара. Песня из мультика, разве уместна она для вечера в ресторане довольно пафосного отеля?

Ярослав очень скоро понял, что уместна. В этой аранжировке и в этом исполнении не просто уместна, а завораживает. Дарит надежду и возрождает веру в чудеса.

И пусть всего лишь на несколько минут, но прогоняет хроническую боль в области груди.

Глава 2

Вставал Ярослав рано. В любое время года, где бы ни находился. Кофейни открывались в шесть тридцать утра каждый день, и он включался в рабочий процесс как минимум за полчаса до того, как у зоны обслуживания возникал первый гость.

Сейчас, конечно, приходилось намного проще, чем десять лет назад, когда Ярослав начинал свой путь. Первую кофейню и кофейней-то в полном смысле слова назвать было нельзя — крошечный островок с парой посадочных мест на нулевом этаже крупного бизнес-центра. Высокая проходимость и сравнительно небольшая по московским меркам арендная плата оказались оптимальным решением.

Полгода Ярослав ежедневно вставал в полпятого утра, несмотря на поздний отход ко сну. Сам был и поставщиком, и уборщиком, и маркетологом. Сам стоял и за кассой, и за кофемашиной. Улыбался гостям лучшей из своих улыбок, мысленно представляя, как придет домой и рухнет в кровать.

В часы затишья он без конца тренировался варить эспрессо, зная, что нет предела совершенству, и