Вылилось это в повсеместное использование «досудебки» как пряника в первые часы, когда задержанного убеждают признаться во всем, часто в том, чего тот не совершал, оговорить кого-то, помимо себя, обещают максимально мягкое наказание. Люди часто соглашаются. И таких дел сразу стало много, я знаю следователей, которые начали работать после введения этого закона в действие и вообще не пробовали расследовать уголовных дел в обычном порядке. В суде такие дела рассматриваются максимально быстро, доказательства не изучаются, а приговор в отношении «досудебщика» – негласная гарантия осуждения всех остальных обвиняемых по делу.

Конечно же, это нивелировало роль досудебного соглашения в целом, ведь оно не служит заложенным в закон целям, но направлено исключительно на ускорение и упрощение процесса. Обычной практикой стал равноценный или даже более суровый приговор, чем тот, что был вынесен остальным членам группы, вину не признавшим и боровшимся.

Вирусно распространилось объективное вменение – инкриминирование преступлений без доказывания умысла и мотивов, в особенности по экономическим делам. Уклонение от уплаты налогов и мошенничество в виде преднамеренного неисполнения договорных обязательств – материя тонкая, проще вообще не вникать в субъективное. Никто и не вникает.

Снижен, если не уничтожен, порог требований допустимости к доказательствам, полученным в результате оперативно-розыскной деятельности[1].

Есть просветы: несколько расширено судопроизводство с участием присяжных, что одномоментно вынесло на поверхность главную проблему – неприемлемое качество расследования уголовных дел. Присяжные не верят тем доказательствам, которые профессиональные судьи переваривают в потоковом режиме. Реакция судебной системы наступила незамедлительно: оправдательные вердикты присяжных вышестоящие суды отменяют практически в каждом втором случае.

Характерный признак времени – фальсификация уголовных дел приобрела признаки интеллектуального подлога, когда документы правильны по форме, но порочны по сути. На практике сложнее встретить случаи прямой фальсификации материалов дела, хотя и таких примеров достаточно, чем в целом незаконное уголовное преследование, основанное на недопустимых доказательствах либо на нормах закона, противоречащего Конституции и международным обязательствам России.

Дело Анастасии Шевченко войдет в будущие учебники по уголовному праву как пример использования подобных методик. Следственный комитет предъявил ей обвинение в совершении преступления, предусмотренного статьей 284.1 УК – участие в деятельности нежелательной организации – Общественного сетевого движения «Открытая Россия». Решение о признании этой организации нежелательной приняла Генеральная прокуратура России, указав, что та зарегистрирована в Великобритании. Показательно, что, когда адвокат Анастасии Сергей Бадамшин обжаловал отказ следователя приобщить доказательства отсутствия Open Russia Civic Movement (английский перевод названия Общественного сетевого движения «Открытая Россия») в реестре Регистрационной палаты Великобритании, заместитель начальника управления Генеральной прокуратуры России в Южном федеральном округе Е.А. Орловский ответил, что в ходе предварительного расследования факт участия Шевченко А.Н. В деятельности иностранной неправительственной организации, признанной нежелательной на территории Российской Федерации, подтвержден имеющимися доказательствами, на основании которых последней предъявлено обвинение в совершении преступления, предусмотренного статьей 284.1 УК РФ [1].

Ситуация парадоксальна. Движения, которое признано нежелательным, не существует и не существовало, об этом имеется официальный ответ из страны, резидентом которой является организация по утверждению Генеральной прокуратуры, но уголовное дело идет своим чередом и обрастает новыми эпизодами.

Искусственность уголовных дел и масштабность этого явления в новейшей истории России – неограниченное поле для исследований. Когда такие исследования будут инициированы и когда появятся те самые новые учебники для новых юристов, ответить сложно. Ясно одно: этого не было тогда, когда остался безнаказанным врезавшийся в мирную толпу на боевом коне казак, рассекавший нагайкой лица, не будет и сейчас, когда полицейский прилюдно и под видеокамерами уверенно наносит нокаутирующий апперкот в печень беззащитной задержанной.

Логика процессов, иррациональных на первый взгляд, – вот что можно и нужно изучать сейчас. Изучать, чтобы противостоять, чтобы быть услышанными, чтобы создать критический уровень неприятия методов силовых элит и здесь, в нашей стране, и за рубежом, где эти элиты исподволь обустраивают будущее свое и своих детей.

Маркеры текущего состояния правовой системы и ее целевых установок описаны мною в первой части книги, исходя из опыта работы последних лет. Для их систематизирования я подобрал дела трех категорий: о наркотиках, экономические и политически мотивированные. В них отчетливо проглядывают алгоритмы, которые используются силовиками в других делах, менее распространенных и ярких. Понимание методов фабрикации – основа защиты, кто бы ни вел расследование и в чем бы ни состояло обвинение.

Во второй части – диалоги о том, что есть, и о том, как бороться. Это живые, без прикрас и купюр, разговоры с теми, кто на острие: с правозащитниками – Ольгой Романовой, Арсением Левинсоном и Сергеем Охотиным, адвокатами – Алхасом Абгаджавой, Сергеем Бадамшиным, Ириной Бирюковой, Андреем Гривцовым и Ильей Новиковым.

В третьей части содержатся памятки, инструкции и рекомендации – не только мои, и я взял на себя право оценки их эффективности.

6 марта, каждодневное, ничем не примечательное утро студента из обычной московской семьи. Мама – преподавательница английского языка, папа – завскладом в торговом центре. После завтрака папа уехал на работу, мама начала готовиться к занятиям с учениками, а Артем (все имена в этой истории изменены) – к зачету в университете. Все привычно, волновало лишь отсутствие денег, просить у родителей уже неудобно: мужчина, вырос и может зарабатывать сам. И зарабатывал – в кафе, помогал официантам.

Позвонил приятель, попросил помочь с курьерской доставкой небольшой посылки. Чем не работа? Полторы тысячи рублей – небольшие, но деньги. Да и нет для студента небольших денег.

Я спрашивал потом, на что бы он потратил эти полторы тысячи. Артем ответил, что хотел купить маме цветы на 8 Марта. Сомнений у меня не возникло – знал к тому времени, как они близки. Видел.

Артем попрощался с мамой до вечера и ушел. Отвезти посылку – и в университет, таков был план.