Преобразования в гражданской политике требуют того, чтобы движения сопротивления, протеста и борьбы против реальных последствий внедрения этой системы освободились бы от вируса либерализма.

Концепция капитализма не может быть сведена к идее «обобщенного рынка», «рынка в обобщенном смысле»: напротив, она как раз определяет суть капитализма силами, действующими за пределами рынка. Это часто встречающееся упрощение подменяет анализ капитализма, основанный на социальных отношениях и политике, через которую находящиеся за пределами рынка силы проявляют себя, теорией вымышленной системы, управляемой «экономическими законами» (то есть «рынком»), которые — если их предоставить самим себе — и приводят к «оптимальному балансу». Но в реально существующем капитализме классовая борьба, политика, государство и логика накопления капитала неразделимы. Следовательно, капитализм по своей природе является таким порядком, в котором последовательные состояния неустойчивости обуславливаются сопи* альными и политическими противоречиями, находящимися за пределами рынка. Предлагаемые вульгарной экономикой либерализма концепции — как, например, «отмена регулирования» рынков — не соответствуют реальности. Так называемые нерегулируемые рынки — это рынки, регулируемые властью монополий, находящихся за пределами рынка.

Экономическое отчуждение[1] — это специфическая форма капитализма, которая управляет воспроизводством общества в целом, а не только воспроизводством его экономической системы.

Закон стоимости управляет не только экономической жизнью капитализма, но и всей общественной жизнью в таком обществе. Эта особенность объясняет, почему при капитализме экономика возводится л ранг «науки», при этом законы, управляющие развитием капитализма, распространяются на современные общества (и на людей, из которых они состоят) как «законы природы». Другими словами, из общественного сознания изымается тот факт, что эти законы происходят из особенностей социальных отношений, характерных именно для капитализма, а не из некоего находящегося за рамками истории свойства человека, противостоящего вызовам голода и нужды. Именно так, по моему мнению, Маркс понимал «экономизм» — уникальную характеристику капитализма.

Кроме того, Маркс проливает свет на врожденную неустойчивость этого общества в том смысле, что воспроизводство его экономической системы никогда не стремится к достижению какого-либо рода общего равновесия, а переходит из одного состояния неуравновешенности к другом)' самым непредсказуемым образом. Можно объяснять эти состояния задним числом, но невозможно предугадать их заранее. «Конкуренция» капиталов, которой определяется капитализм, подавляет возможность достижения какого-либо общего равновесия, что делает иллюзорным любой анализ, берущий за основу такую предполагаемую тенденцию. Капитализм синонимичен постоянной нестабильности.

Сочленение логических последствий конкуренции капиталов с логическими последствиями развития производственных общественных отношений (между капиталистами, между капиталистами и эксплуатируемыми ими классами, между государствами, которые придают капитализму очертания мировой системы) объясняет, постфактум, динамику этой системы, переходящей из одного состояния нестабильности в другое. Другими словами, капитализм не существует вне классовой борьбы, конфликтов между государствами и политическими устремлениями. А мысль о том, что есть некая управляющая развитием капитализма экономическая логика, возможность понять которую дает нам научная экономика, иллюзорна. Теории капитализма в отрыве от его истории не существует. Теория от истории неотделима, как нераздельны экономика и политика.

Я сделал упор на эти два измерения радикальной марксистской критики именно потому, что они являются теми измерениями реальности, которые не известны буржуазной общественной мысли. На самом деле эта мысль «экономистична» с самого своего возникновения в эпоху Просвещения. Тот «Разум», на который она ссылается, присваивает капиталистической системе, приходящей на смен)' Старому Порядку, некую транс историческую легитимность, знаменующую «окончание истории». Впоследствии в попытке дать ответ критике Маркса ударение делалось именно на этом экономическом отчуждении. Начиная с Вальраса чистая экономика усугубляет «экономизм» буржуазной общественной мысли. Она подменяет анализ реально действующего капитализма мифом о саморегулирующемся рынке, который, подчиняясь своей внутренней логике, стремится к осуществлению общего равновесия. А нестабильность отныне не считается имманентным свойством подобной логики, но является результатом несовершенств реальных рынков.

Экономика, таким образом, превращается в рассуждения, которые не имеют своей целью познание реальности; ее функцией становится не более чем попытка узаконить капитализм, приписывая ему имманентные качества, которыми он не может обладать. Чистая экономика становится теорией вымышленного мира.

Господствующие силы являются таковыми потому, что им удается навязать жертвам свои формулировки. «Эксперты» этой условной экономики сумели создать иллюзию, что их анализ и выводы носят характер императива, так как они «научны», а следовательно, объективны, нейтральны и неизбежны. Это неправда. Так называемая чистая экономика, на которой основывается их анализ, имеет дело не с реальностью, а с вымышленной системой, которая не обращается к реальности, а поворачивается к ней спиной. Реально существующий капитализм — нечто совсем иное. Эта воображаемая экономика смешивает понятия и путает прогресс с экспансией капитализма, а рынок — с капитализмом. И для того чтобы создать эффективные стратегии, социальные движения должны освободиться от этой путаницы.

Смешение двух концепций — реальности (капиталистической экспансии) и желаемого (прогресса в точно оговоренном смысле) — лежит в основе множества разочарований, выраженных в критике применяемых мер. В господствующих рассуждениях понятия постоянно смешиваются. Они предлагают меры по экспансии капитала, а затем называют «развитием» то, что получилось или должно получиться.

Экспансия капитала не подразумевает каких-либо результатов, которые можно было бы признать годными в плане «развития». Она не предполагает, на-I пример, полной занятости или предварительно оговоренных средств, предназначенных для покрытия неравного (или равного) распределения доходов.