Такова наша сегодняшняя действительность. Эта ситуация опасна потому, что разрушение авторитета и легитимности демократических процедур может легко привести к яростной негативной реакции, которая и вовсе отменит эти процедуры, заменив их иллюзорным консенсусом, в основе которого может лежать, например, религиозный или этнический шовинизм. На перифериях системы демократия, лишенная силы под давлением жестких требований дикого капитализма, превратилась в трагический фарс, демократию без какого-либо смысла. На смену Мобуту пришли две сотни мобутистских партий!

Лежащий в основе буржуазной общественной мысли тезис о «естественном» сближении демократии и рынка с самого начала нес в себе опасность той тенденции, свидетелями которой мы являемся сегодня.

Этот тезис предполагает в качестве предварительного условия наличие находящегося в состоянии внутреннего согласия общества, общества, свободного от конфликтов, такого, каким мы его видим в некоторых постмодернистских интерпретациях. Сближение превращается в догму, более не подвергающуюся сомнению. Таким образом, мы не видим попыток осмыслить в рамках научных методов политику реального мира — вместо этого нам предлагается теория вымышленной политики.

В своей сфере она является аналогом «чистой экономики», которая представляет собой не теорию реально существующего капитализма, а вымышленную экономику. Стоит только поставить под вопрос сформулированный в эпоху Просвещения постулат о «Разуме», стоит только принять во внимание исторический релятивизм общественной рациональности, как становится невозможным принимать пропагандируемые сегодня банальности о конвергенции демократии и капитализма.

Напротив, человек сразу осознает скрытый в капитализме авторитарный потенциал. На самом деле этот опасный потенциал выражается в подходе капитализма к проблеме диалектической связи между индивидуальным и коллективным (общественным).

Противоречие между индивидуальным и коллективным, присущее каждому обществу на всех уровнях действительности, преодолевалось во всех предшествовавших современности системах путем отрицания первого понятия, а именно, «приручением» индивидуума обществом. Индивидуум, таким образом, определялся его/ее статусом в семье, клане, обществе.

Идеология современного (капиталистического) мира перевернула эту формулу — современность утверждает приоритет права индивидуума над общественным правом.

Эта смена приоритетов является лишь предварительным условием потенциального освобождения, потому что она одновременно освобождает перманентную агрессию в отношениях между индивидуумами. Капиталистическая идеология выражает эту реальность в двусмысленной этике: да здравствует конкуренция, пусть побеждает сильнейший. Разрушительные последствия этой идеологии зачастую сдерживаются параллельным существованием других этических принципов, в основном религиозного характера или же унаследованных от других социальных устройств. По мере разрушения барьеров однобокая идеология прав индивидуума выливается в сущий кошмар.

Существует поразительный контраст между американской идеологией, признающей абсолютный приоритет индивидуальной свободы над социальным равенством (в результате чего оказывается приемлемой и крайняя степень неравенства), с одной стороны, а с другой — европейской идеологией, которая пытается примирить эти два подхода, но, как ни старается, не может в контексте капитализма разрешить данные противоречия. Привязанность граждан Соединенных Штатов к праву на ношение оружия — со всеми вытекающими из этого гибельными последствиями — крайняя форма этой концепции варварской свободы.

Каким образом может диалектический синтез за пределами капитализма дать возможность примирить права индивидуума с коллективными правами? Каким образом возможное примирение может сделать более прозрачными индивидуальную и общественную жизнь?

Социализация, понимаемая как примирение между индивидуальным и социальным, постоянно изменялась на протяжении истории, постоянно принимала разные формы, и каждый раз в основе этого лежали различные причины. В докапиталистических обществах она опиралась на приверженность, добровольную или принудительную, общим религиозным верованиям или на личную верность феодалам или королевским династиям. В современном мире социализация основывается на экспансии капиталистических рыночных отношений, которые постепенно подчиняют себе все аспекты общественной жизни, подавляя или, по крайней мере, главенствуя над всеми другими формами солидарности (национальной, семейной, общинной). Эта форма социализации «рынком», хотя и сделала возможным колоссальное ускорение в развитии производительных сил, также и усугубила их разрушительные характеристики. Она стремится превратить людей в пассивных потребителей в экономической жизни и пассивных наблюдателей (а не граждан) в политической жизни. Демократия, которая в таких условиях не в состоянии выйти из эмбрионального состояния, может и должна стать основой совершенно иного типа социализации, способного вернуть человеку полную ответственность за управление всеми аспектами социальной, экономической и политической жизни.

Коль скоро социализм — ассоциируемый с такой перспективой термин — не может быть реализован без демократии, то демократизация — в социалистической перспективе — подразумевает наличие некоторого прогресса в конфликте демократии с капиталистической логикой. Не существует социализма без демократии, не может быть и никакого демократического прогресса без социалистической перспективы.

Читатель способен увидеть, что между взаимоотношениями утопического либерализма с практическим управлением в историческом капитализме и социальной идеологией с фактическим управлением в советском обществе существует аналогия, а не противоречие. Мы имеем в виду социалистическую идеологию большевизма, которая имеет в своей основе европейскую социал-демократию того образца, который существовал до 1914 года — впрочем, большевизм с ней никогда и не порывал. Социалистическая идеология большевизма не ставила под вопрос «естественное» сближение между стоящими за отдельными примерами общественной жизни рациональностями, выдавая за «исторический смысл» упрощенную линейную интерпретацию своего собственного «вынужденного» образа действия. Сближение выражается тем же самым способом — в соответствии с догматическим мышлением управление экономикой по плану (заменяющему рынок) адекватно отвечает всем нуждам; демократия же может только утверждать плановые решения, и противодействовать им нерационально. Однако здесь вымышленный социализм сталкивается с требованиями управления реально существующим социализмом, перед которым стоят реальные и серьезные проблемы, такие как, например, развитие производительных сил с целью «догнать и перегнать». Власть обращается к циничным скрытым практикам. Тоталитаризм присущ обеим системам и выражается одним и тем же способом — систематической ложыо. То, что его проявления были более жесткими в СССР, объясняется тем, что обусловленные попыткой догнать Запад задержки в развитии стали тяжелым грузом для системы, в то время как более высокий уровень развития Запада предоставлял его обществам возможность расслабиться (отсюда, как правило, «мягкие» формы тоталитаризма, вроде консьюмеризма периодов быстрого и легкого роста).