После выхода поезда из московской санитарной зоны открыли туалеты, и началось брожение пассажиров. Проводница собрала билеты, укладывая их в папочку, согласно занятым местам.

— Из экспедиции, наверное? — чуть улыбнувшись, спросила она, глянув на Еремеенко.

— С чего вы взяли? — несколько опешил тот.

— Опыт! — ответила она. — В глазах возвращающихся с вахты какое-то время сохраняется огонь желания жить полной жизнью.

«Ни хрена себе завернула», — подумал Алексей.

— Вы на философском учились? — не скрывая иронии, спросил он вслух.

— С моей работой не нужно ни философского, ни психологического.

Она зачем-то подмигнула и двинулась дальше по вагону, собирая билеты.

Еремеенко призадумался, глядя ей вслед. А что, если это не просто философия, а попытка заигрывания? Маловероятно, но, в принципе, объяснимо. Существуют ведь нимфоманки. И для них трудно придумать работу лучше, чем проводницей. Договорилась с любым понравившимся мужчиной, заперлась с ним в купе, и твори что хочешь. Понятно, что это лишь в теории, но чего бы она вообще стала разговаривать с одиноким парнем? И почему именно с ним? На взгляд Еремеенко, это можно было объяснить двумя причинами. Во-первых, почти все мужчины в вагоне ехали с женщинами. Исключение составляли лишь двое украинцев и четверо виндсерферов, гоняющихся за морскими ветрами. Но украинцев, истосковавшихся по качественному алкоголю, судя по бегающим глазкам, больше интересовала возможность тяпнуть рюмашечку, а спортсменов в вагоне было всего четверо, и с любым из них было сложно побеседовать с глазу на глаз с целью соблазнения.

У Еремеенко чаще забилось сердце. Неужели удача сразу ему улыбнулась в лице доступной женщины с отдельным купе? Поверить в это сложно, но надо быть полным идиотом, чтобы никак не отреагировать на такой шанс. И хотя проводница не выглядела журнальной красоткой, но было ей около тридцати и фигурка вполне себе ничего. Кроме того, после годичного воздержания Еремеенко значительно снизил свои критерии к противоположному полу.

Проводница не успела разложить белье, пока поезд готовился к подаче на запасном пути, что характерно для сборных и дополнительных составов, поэтому прошлась по вагону второй раз, чтобы раздать пассажирам забытые ею пакеты. И снова улыбнулась Еремеенко, протянув пакет с бельем![2] Это точно никак не могло быть случайностью, и очень хотелось верить, что это совсем не случайность.

«Задорный перепихончик мне сегодня точно не помешает, — подумал Еремеенко, ощущая, как кровь разгоняется в жилах. — Наверняка бы и доктор прописал в лечебно-профилактических целях!»

— Молодой человек, пожалуйста, помогите достать матрац! — обратилась к Еремеенко худощавая женщина из соседнего плацкарта, путешествующая с мальчиком лет десяти.

Сержант отвлекся от приятных мыслей, соскользнул с верхней полки и помог разобраться с матрацами не только просившей даме, но и одинокой толстушке, то и дело бросающей на него заинтересованные и смущенные взгляды. Та была одета в простенькие легкие штаны с большими карманами и в темно-красную футболку навыпуск. На ее счет Еремеенко как раз никаких идей не имел, но если фортуна повернулась к нему лицом, непременно стоило совершить что-то доброе, например, помочь тем, к кому жизнь оказалась менее благосклонной.

— Спасибо… — Толстушка еще больше смутилась от оказанного внимания.

Выполнив долг, Алексей подумал, что пока пассажиры не улягутся, соваться на разведку к проводнице смысла нет, все равно им не удастся побыть наедине в закрытом купе. С другой стороны, надо было как-то ей дать понять, что он понял ее сигнал и готов на ответные действия. Нужно было как-то завязать разговор и затронуть деликатную тему, и сделать это надо быстро, пока она не раздала все белье и не направилась обратно к себе. Можно было у нее что-то купить, но нечто такое, на что деньги не окажутся выкинутыми попусту. Пиво? Нет, пиво нельзя, он ведь выпил таблетку от простуды[3]. Чаю? Чаю не хотелось совершенно. И тут приступ великодушия подсказал ему верный ход.

— Шоколадку хотите? — напрямую спросил он у толстушки.

— Вы серьезно? — Девушка опешила от неожиданности.

— Вполне.

— Тогда лучше вафельку, — осторожно попросила она.

«Вафельку! — подумал Еремеенко, едва сдерживаясь, чтобы не прыснуть смехом. — Очуметь».

Но ход оказался дельным. Когда проводница по пути обратно в свое купе поравнялась с Еремеенко, он спросил:

— А сладенькое у вас что-нибудь есть? Например, вафли?

— Конечно. Шоколад, печенье, крекеры, вафли.

— Замечательно. — Еремеенко удовлетворенно кивнул и поднялся с полки.

— Ну, тогда идемте. — Проводница пропустила Еремеенко вперед.

Не заходя в ее купе, он подождал в дверном проеме, когда она достанет с полки упаковку с вафлями.

— Нашел, кого угостить? — напрямую спросила проводница, пока никого не было рядом.

— Тьфу, глупости? Вы ее видели? Это же предлог, чтобы с вами поговорить тет-а-тет. У нас в экспедициях со сладеньким большие проблемы. Можно сказать — катастрофическое положение!

— Это я в курсе. Ты, похоже, не из тех, кто женщинам предпочитает водку. Даже пива себе не купил.

— У вас глаз — алмаз!

— Можно на «ты», — предложила проводница. — А то я и так рядом с тобой себя ощущаю одновременно бабушкой и педофилкой. Меня зовут Анна, можно Аня.

— Меня Алексей. На одну букву начинаемся.

— Ага. Лишь бы ты, начавшись на «а», на ней бы и не кончился.

— Скорее уж в ней, — осмелев, ответил Еремеенко, получая удовольствие от столь откровенной двусмысленности.

— Да, парень, похоже, припекло тебя не на шутку. Мне это в тебе нравится. Как пассажиры улягутся, давай приходи тихонько ко мне в купе. Будет тебе полный набор сладостей. Только не усни.

— Ага, конечно. После такого предложения у меня внутренний будильник уже начал звонить и сам не отключится.

— Вафельку не забудь. — Аня протянула упаковку. — А то девочка дважды расстроится.

— Не расстроится. Раз такое дело, я, с твоего позволения, свожу ее в ресторан. Очень хочется кого-то облагодетельствовать.

— Ну, валяй. А то замаешься время коротать.

Возвращался на свое место Еремеенко как на крыльях.

«Не показалось, — думал он. — Не померещилось! А она очень даже ничего!»