– А какого черта тогда бегаешь по траншее, если раненым не оказана первая помощь!

– Я не бегаю, товарищ старший лейтенант, – как ни в чем не бывало ответила Веретеницына. – Я к ним и иду.

– Перевяжи, я сказал, младшего лейтенанта Мальца!

Веретеницына метнула вслед ротному злой взгляд, подбежала к Мальцу и, прижав его к стенке окопа, начала обрабатывать рану.

– Где это вас? Рана-то колотая? – спросила она Мальца.

– Да здесь неподалеку, – отшутился он.

– Что, мутит? – Она внимательно смотрела ему в глаза. – Подождите, укол сделаю. А то, чего доброго, свалитесь, тащить придется. – В голосе санинструктора младший лейтенант почувствовал едва скрытую насмешку.

Если бы не артдивизион и не минометчики, остатки своей роты Воронцов сейчас бы собирал где-нибудь в километре отсюда, в тылу, в лесу. Переругивался бы со взводными и спрашивал: где этот, где тот, да почему бросили пулеметы и раненых…

Три немецких танка догорали внизу, среди заграждений, изорванных взрывами снарядов и мин. Два левее его НП. Один прямо напротив. Этот, третий, подошел особенно близко. Но ему и досталось больше всех. Воронцов видел, как его подбили. Бронебойные болванки, не причиняя «Т-IV» никакого существенного вреда, а лишь со скрежетом срывая надстройки, несколько раз отлетали от приземистой башни и лобовой брони. Потом сверкнула настильная трасса, ударила рядом с орудийной маской, обдав броню снопом ярких искр, словно электросварка огромной мощности, и танк сразу потерял управление. Он медленно развернулся и пополз вдоль траншеи. Тут-то его и добили сразу несколькими бронебойными. Люки танка так и не открылись. Он медленно разгорался, пока не взорвался боекомплект. Во время взрыва башню сорвало с погонов, приподняло и сдвинуло набок. Огонь полыхал прямо из чрева. Другие два танка были легкие, какой-то незнакомой конструкции, с короткоствольными орудиями небольшого калибра. Один из них, с перебитой гусеницей, еще долго стрелял по окопам второго взвода. Вот почему там оказалось больше всего потерь. Особенно среди пополнения. Автоматическая пушка подбитого танка вела огонь очень точно.

Воронцов выслал на фланги связных и приказал, чтобы взводные не медля прибыли на НП. Он выбрался на бруствер, окинул взглядом траншею и только теперь увидел еще один горящий танк. «Пантера» горела напротив окопов первого взвода, который держал оборону вдоль сосняка на стыке с соседней седьмой ротой. Значит, немцы атаковали всерьез, не пожалели и «пантеру», сунув ее под огонь ПТО.

Первым, как всегда, пришел старший сержант Численко. Мельком взглянул на догоравший танк, махнул дрожащей ладонью:

– Четверо убитых, трое раненых. Всех троих пришлось отправить в тыл. Царапины не считаю. Гранаты кончились. Всего шесть штук на весь взвод. Пулемет повредило. И жрать нечего.

– Что с пулеметом?

– В затворную раму осколок попал. Чинят.

– Сами справятся?

– Справятся. С этим справятся.

– А кашу сейчас подвезут. Ты там ребят успокой. С минуты на минуту Зыбин должен прибыть. За ним уже пошли.

– Вечно его разыскивать надо. Спрятался куда-нибудь в лес, загнал с перепугу коня, а теперь дороги назад не найдет. – Численко матерился, угрюмо смотрел по сторонам, словно искал, на ком бы сорвать злость. Потери во взводе всегда действовали на него угнетающе.

Ну конечно, спрятался, решил пересидеть контратаку немцев где-нибудь в глухом овраге, а теперь плутает. Но лучшего кашевара, чем Зыбин, не было во всем батальоне. Зыбин воевал с лета сорок второго, имел ранение. Под сорок лет. Дома четверо детей. Призван Шарьинским райвоенкоматом Костромской области. До войны работал в сельпо кем-то по снабжению. Был и пекарем. Под Чаусами, когда третий батальон двумя ротами неожиданно оказался в окружении, и, прорываясь в сторону Мстиславля, к основным силам полка, потерял почти весь гужевой состав и обозы, пропал и ротный кашевар. Солдаты третьего взвода нашли только кухню с пробитым котлом и остатками каши. Вот тогда-то, пересчитывая вышедших, Воронцов обратил внимание на пожилого бойца, который взялся залатать котел вышедшей из строя полевой кухни. Бойцы сидели на земле, курили, оглядывались на лес, откуда больше никто уже не появлялся. Все угнетенно переживали только что случившееся с ротой. А этот возился с кухней.

– Как фамилия? – спросил он солдата. Тот был из пополнения, прибывшего как раз перед началом наступления. Да и сам Воронцов только что принял роту и всех не успел узнать как следует.

– Рядовой первого отделения, второго взвода Восьмой стрелковой роты Зыбин! – бойко представился солдат, мягко округляя костромское «о».

– Стряпать умеешь?

– Дело нехитрое, – ответил тот тоном человека, который знает некий секрет, которого не знает никто из окружающих и которым он готов воспользоваться исключительно на общее благо. Этим он чем-то напоминал старшину Гиршмана, и Воронцов сразу понял, что они сработаются.

Он позвал старшину:

– Гиршман, вот тебе и кашевар.

Старшина Гиршман окинул взглядом рядового Зыбина и тут же выразил недоверие:

– Кто, товарищ старший лейтенант? – Гиршман вскинул густые брови. – И этот человек, как вы говорите, будет готовить нам кушать? С такими руками? Да он не мыл их со времен исхода из Египта!

– Мы, костромские, по Египтам не шлялись, – с усмешкой отгрызнулся Зыбин.

Слушая перепалку уязвленного старшины и пожилого бойца из костромских, Воронцов понял, что цену себе тот знает и что в кашевары такой, пожалуй, годится как никто другой из всей роты.

– Ничего, Гиршман, руки он отмоет. Принимай под свою команду. Обеспечь всем необходимым. В первую очередь выдай кусок мыла и чистое полотенце. Спрошу с обоих.

– Ему еще мыло и чистое полотенце! – застонал Гиршман, вскидывая над головой руки.

И вот теперь они ждали обоих, и Зыбина с его запропастившейся кухней, и старшину Гиршмана. Старые петухи подружились.

Лейтенант Петров и младший лейтенант Одинцов пришли одновременно.

В первом взводе двое убитых, четверо раненых. В третьем трое убитых и столько же раненых.

– Одинцов, почему не стреляли ваши бронебойки? В чем дело? Не стрелял только ваш взвод.

Младший лейтенант Одинцов нахмурился и сказал:

– Так вон они, мои бронебойщики. В яме лежат. Все трое. Можете проверить. Самоходка… Они стреляли до последнего.

Так вот по ком била самоходка, только теперь понял Воронцов, и ему на мгновение стало неловко за свой поспешный выговор командиру третьего взвода. Сколько потерь… Сколько потерь…

– И Мансур?

– Нет, сержант Зиянбаев жив. Контужен. Лежит в землянке. В санчасть идти не согласился.

Когда танки и пехота уже вышли на рубеж атаки, из ельника, пряча в ветвистой балке свое приземистое горбатое тело, появилась самоходка. Двигалась она осторожно. Вперед не совалась. Маневрировала почти на одном месте, оставаясь за порядками атакующих. Именно от ее прицельного огня досталось артдивизиону. Она же смела и бронебойщиков третьего взвода. Выкрашенная в белый зимний камуфляж, она долгое время оставалась совершенно незаметной. Но вскоре артиллеристы ее все же засекли. К тому времени она разбила несколько орудий, потрепала третий взвод и, как только ее начали нащупывать снаряды уцелевших ПТО, так же осторожно, не желая с ними вступать в поединок, уползла в глубину балки. А вот «пантеру» немцы почему-то не пожалели.