«Рыцарский устав», затверженный наизусть из «Руководства по скаутингу», которое помогало ему в минуты растерянности (даже теперь, когда он по своей воле отошел от скаутского движения), гласил: «Рыцарство требует, чтобы юноши радостно и с доброй волей выполняли самую тяжелую и черную работу и чтобы они делали добро другим».

Видимо, к такому разряду обязанностей относилась и прогулка с Иззи. Как ни крути, это была тяжелая работа.

Заслонив глаза от солнца, он поискал в небе жаворонка. Тот больше не появлялся; пришлось довольствоваться маневрами ласточек. Ему вспомнился Икар: каким, интересно, выглядел он с земли? Наверное, огромным. Но ведь Икар – это миф, правда? После летних каникул Тедди предстояло отправиться в школу-интернат, но прежде нужно было многое разложить по полочкам. «Учись быть стоиком, дружище, – советовал ему отец. – Тебя ждет испытание – в этом, по моему разумению, и заключается весь смысл. Советую тебе держаться ниже парапета, – добавлял он. – Не тонуть, но и не высовываться, а барахтаться, так сказать, посередке».

Эту школу, по словам бабушки (той самой, из Хэмпстеда, единственной, поскольку мать Сильви давным-давно умерла), окончили «все мужчины у нас в роду»; можно было подумать, это закон, соблюдаемый с незапамятных времен. Тедди подозревал, что и сына его ждет та же участь, хотя сын еще только маячил где-то в невообразимо далеком будущем. На самом деле даже и не маячил – в его будущем имелась лишь дочка Виола, а сыновей не предвиделось. Об этом оставалось только сожалеть (не вслух, естественно, и уж тем более не в присутствии Виолы, которая ответила бы возмущенной отповедью).

Тедди поразился, когда Иззи вдруг запела и, что совсем уж невероятно, стала приплясывать. «Alouette, gentille alouette». Французского он, считай, не знал, но словечко «gentille» звучало красиво.

– Слышал это? – спросила Иззи.

– Нет.

– Песенка военного времени. Ее распевали французские солдаты. – По теткиному лицу пробежала мимолетная тень… печали, наверное; и тут Иззи с радостью – столь же внезапной – сообщила: – Слова в ней – сущий кошмар. Про то, как ощипывают бедную птичку. Выкалывают ей глаза, выдергивают перья, ножки и так далее.

На той непостижимой и при этом неизбежной войне, которая близилась не по дням, а по часам, на войне Тедди, Четыреста двадцать пятая франко-канадская эскадрилья носила имя «Алуэтта». В феврале сорок четвертого, незадолго до последнего боевого вылета, Тедди совершил вынужденную посадку на канадской базе в Толторпе, с горящими двигателями: их подстрелили над Ла-Маншем. Ребята из Квебека дали их экипажу хлебнуть бренди – жуткого горлодера, который тем не менее все выпили с благодарностью. На эмблеме их эскадрильи была изображена птица, а под ней девиз: «Je te plumerai»[2], и он вспомнил тот давний день с Иззи. Воспоминания будто бы принадлежали кому-то другому.

Иззи сделала пируэт.

– «Жаворонки заливались в вышине»? – сквозь смех выговорила она.

Не это ли, подумал Тедди, имел в виду его отец, называя Иззи «на редкость неуравновешенной»?

– Что, прости?

– «Большие надежды». Неужели не читал? – (На миг ему, как ни странно, послышался голос матери.) – Шучу, шучу. Его ведь больше нет. Жаворонка. «Улииител. Тю-тю», – передразнила она дурашливым говорком кокни и легко добавила: – Я, между прочим, жаворонков пробовала. В Италии. Там их подают как деликатес. А в них и есть-то нечего. Так, на один укус.

Тедди передернуло. Мысль о том, что небесную птаху подстреливают в вышних сферах, что ее восхитительную песню прерывают на излете, повергала его в ужас. Через много-много лет, в начале семидесятых, Виола, поступив на отделение американистики, открыла для себя Эмили Дикинсон. Корявым, небрежным почерком дочь переписала первые строки стихотворения, которое, как ей казалось, должно было понравиться отцу (но скопировать короткий стих целиком поленилась).

Вскройте Жаворонка!

Там Музыка скрыта —

Лепесток в лепестке из серебра.

Удивительно, что дочка о нем подумала. Такое случалось редко. По его мнению, поэзия была одним из немногих увлечений, которые их сближали, хотя литературные беседы велись у них нечасто. Он решил отправить что-нибудь ей в ответ – стихотворение или хотя бы отрывок в несколько строк, просто чтобы поддержать переписку.

Здравствуй, дух веселый!

Взвившись в высоту,

На поля, на долы,

Где земля в цвету,

Изливай бездумно сердца полноту!

Или:

Чу! Слушай песни птиц – в них расцвела

Влюбленным похвала.

Или:

Небесный пилигрим и менестрель!

Иль кажется земля тебе нечистой?

Иль, ввысь взлетев и рассыпая трель,

Ты сердцем здесь с гнездом в траве росистой?

(Только ленивый не писал о жаворонках.) Наверное, дочка подумала бы, что он смотрит на нее свысока. По какой-то причине черпать у него знания было для нее неприемлемо, и он, поразмыслив, просто написал: «Спасибо за твое внимание».

Не успев прикусить язык – кольчуга хороших манер соскользнула, – он сказал:

– Поедать жаворонков стыдно, тетя Иззи.

– Это почему же? Ты ведь ешь курочку и прочую живность, правда? Какая разница?

В Первую мировую Иззи водила санитарный фургон. Зажаренная птица вряд ли могла разбередить ее чувства.

Разница огромная, ответил про себя Тедди, хотя невольно задумался, каков жаворонок на вкус. Хорошо, что Трикси заливистым лаем отвлекла его от этих мыслей. Он наклонился, чтобы приглядеться.

– Ты смотри-ка, медяница, – с видом знатока заговорил он сам с собой, на время забыв о жаворонках, осторожно взял свою находку двумя руками и предъявил Иззи.

– Змея? – скривилась тетушка. Видимо, змеи ничуть ее не привлекали.

– Да нет же, медяница, – ответил Тедди. – Это не змея. И не червяк. На самом деле это ящерица.

Золотисто-бронзовые чешуйки поблескивали на солнце. В этом тоже была красота. А что в природе не отмечено красотой? Даже слизни заслуживали определенного восхваления, но только не от его матери.

– До чего же ты смешной малыш, – сказала Иззи.

Тедди не считал себя малышом. С его точки зрения, Иззи, самая младшая из отцовских сестер, разбиралась в детях еще хуже, чем в зверях и птицах. Он не имел представления, с какой целью она его похитила. Как-то в воскресенье после обеда, когда он слонялся в саду и запускал вместе с Джимми бумажные самолетики, на него спикировала Иззи и заманила «на природу», под которой подразумевалась тропа, ведущая от Лисьей Поляны до железнодорожной станции, а вовсе не «горный кряж, речные воды». «Устроим себе маленькое приключение. Поболтаем. Это же здорово, правда?» И она сделала его пленником своих причуд, шла впереди и сыпала нелепыми вопросами: «Тебе доводилось проглотить червяка?», «Любишь играть в индейцев и ковбоев?», «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?». (Нет. Да. Машинистом поезда.)