нечто оранжево-синее снова попыталось меня придушить. А я даже отстраниться не мог, чтоб отпихнуть чересчур активно радующегося ребёнка. Кто это? Я его знаю? А он меня?

Сил хватило только чтобы спросить: «Ты кто?», но прежде, чем я услышал ответ, сознание меня покинуло.

Очнувшись, как после кошмара, я рывком сел и скрючился от жуткой боли. Застыв так, я боялся вздохнуть или пошевелиться, только хватал ртом воздух, чувствуя, что задыхаюсь.

Немного привыкнув, я попытался оглядеться, но муть, которая стояла в глазах от слез и той гадости, что приходится смаргивать утром, мешала разглядеть хоть что-то.

Единственное, что смог понять по цветным пятнам — комната не моя. Слишком светлая и просторная, против крохотного пенала, куда солнце заглядывает, лишь отражаясь от окон соседей.

Когда зрение пришло в норму, я совсем растерялся и потерял сознание от того вороха вопросов, что распирали мою трещащую по швам черепушку.

Придя в себя, недоуменно, но осторожно, завертел головой. То, что показалось сном, не пропало, не превратилось в мою комнату. Я никак не мог понять, где нахожусь и как сюда попал. Похоже на больницу и не похоже одновременно. Повернув голову, вынужден был зажмуриться, чтобы унять резь в глазах. А немного привыкнув, посмотрел в окно. Из-за яркого полуденного солнца толком ничего не смог разобрать. Через шуршавшую от несильного ветра крону деревьев видно было только широкую полосу чистого голубого неба без следа белых шлейфов самолётов и прямоугольников небоскрёбов, обычно нависающих над такими низкими зданиями.

Звуки ещё больше запутали: если не считать звонкого чириканья-свиста мельтешащих за окном ласточек и стрижей, здесь было довольно тихо. Не слышно машин и людей. Ещё заметил, что в палате нет ничего пластикового. Даже окна, и те деревянные. Правда, странные: тонкая рама, даже не двойная, и два стеклянных листа, похожих на раздвигающиеся окна в маршрутке.

Вытерев заслезившиеся глаза о подушку, чтоб не шевелить лишний раз руками и ногами, шипя повернулся на бок — спиной к окну. Жёсткая койка заскрежетала пружинами, и мерзко скрипнуло резиновое покрытие под простынкой, и теперь я мог осмотреть не только потолок и дерево, но и саму палату. Тут стояли ещё пять пустых коек на колёсиках, а может, больше — я не видел из-за ширмы, что находилась на моей половине комнаты. Ширма из белой холстины на металлическом каркасе казалась новой, только немного смущало, что кое-где на ткани угадывались пятнышки крови, хоть и тщательно замытые. Перевернувшись на спину, чуть приподнял голову. Рядом с каждой койкой стояла низенькая тумбочка и металлическая стойка, к которой в фильмах прикручивают пакеты с какой-то бесцветной гадостью или кровью для переливания. Рядом со мной стояла такая же. Только сейчас решив принюхаться, я обнаружил, что тут пахло не хлоркой, а какими-то травами вроде полыни. Особенно сильно ими пахло от меня самого. Откинув голову на тонкую подушку, я попытался восстановить события прошлого дня, чтобы понять, как я здесь вообще оказался и почему замотан, как мумия.

— Было воскресенье… — прошептал едва двигая губами. Тишина была непонятной, так что я боялся её нарушить.

В тот день я не просыпался. Потому что не засыпал, чтобы успеть, до понедельника, подготовиться сразу к двум зачётам. Встретил рассвет у монитора, доделывая проект. Из-за лени откладывал все на последние дни и как обычно все то, на что у нормальных людей уходили недели, я сделал за две ночи. Как говорила моя мама: «Если ему что-то нужно, он извернётся, достанет и сделает, если лень, то может тянуть хоть до второго пришествия».

Помню, что зазвонил телефон. Особо гнусно и задорно в тот момент, когда я лишь на пару минут прикрыл уставшие глаза.

— Да-а, — протянул медленно, словно человек-ленивец, — что-о?

Где-то через полминуты только сообразил, что не нажал «принять вызов», и игра на публику прошла в пустую.

Вздохнул тяжело и дожал кнопку.

— Да? — уже почти нормально сказал-зевнул я в трубку.

В долгий миг, до ответа с той стороны провода, я мысленно повторял: «Не Машка, не Машка, не Машка! Кто угодно! Только не она! Только нотаций от старосты мне и не хватало для полного «счастья»! Спать хочу!»

Наконец в динамике что-то зашуршало и послышался горестный, почти театральный стон:

— Игнат! Декан изверг! Мне Машка позвонила! Что будем делать? Нам капец!

По спине пробежал табун мурашек с холодными ножками, я приготовился услышать худшее.

Из почти бессвязного лепета, давно не спавшего человеческим сном друга, понял, что в расписании экзаменов сделали рокировку, предметы поменяли местами. Я и он оказались не подготовлены к истории искусств. Взяв паузу на «подумать», решил, что раз мы физически не успеваем, то идеальным выходом из этой задницы будут жалостливые сказочки про плохое самочувствие. Благо у нас обоих были реальные проблемы со здоровьем, чтобы на них можно было сослаться. У меня слабое сердце с шалящим клапаном, у Юрки проблемы с почками. Из-за этого только нас двоих в институте не пугали армией.

Но друг не оценил изящность решения.

— Я за тебя все придумал, а ты недоволен?! Пока…

Меня перебили, а я переорал:

— Поверят, откуда они узнают, что на самом деле у нас ничего не болело? Все иди спать, следующий экзамен только через три дня. Сутки отоспимся, а потом будем разгребать. Я… ладно, приду и помогу с твоим макетом автобусной остановки! До связи.

Уже прикрыв глаза, я подскочил, как ужаленный от странного скрежета, похожего на звук искрящей розетки. Сонливость как рукой сняло, учитывая сколько вокруг меня бумаги и прочих легко воспламеняющихся вещей. Я принюхался, осторожно подобравшись к столу, и тут звук повторился от колонок, но слегка в другой тональности. Чертыхнувшись, выключил хрипящую технику, которая доживала свои последние деньки.

Зло глянув на неисправную технику, я сначала хотел и сам компьютер выключить, но все же любопытство взяло вверх.

На экране, вместо лица в окошке для аватарки, торчал анимешный персонаж. Стоящие дыбом светло-серые волосы, темно-синяя полумаска, закрывающая всю нижнюю часть лица и повязка, прикрывающая глаз.

Пробежавшись взглядом по новым сообщениям, хмыкнул.

С первых сообщений опознал знакомого, которому я пару месяцев назад сдуру, не иначе, пообещал быть редактором, бетой, проще говоря. От этого «К@k@ши» я успел устать за первые пару страниц его опуса. Он писал, как настоящий двоечник, но обижать его мне почему-то не хотелось, и я