что на поверку бабье царство было перманентной военной диктатурой с регулярными военными заговорами, убийствами законных наследников, появлением в казармах цариц, вырядившихся в офицерскую форму, борьбой одних лагерей с другими (к примеру, гвардейцев с голыптинцами). И все это при полном пренебрежении главным принципом автократии — наследственной преемственности власти. Вместо нее — цепь переворотов, последний из которых — восстание декабристов в 1825 году — был неудачным, но социальная природа его оставалась той же самой. В этом отношении декабристы — не революционеры, а скорее консерваторы: они вышли из традиции предыдущего столетия и их политическое сознание ею ограничивалось. XVIII век и первая четверть XIX — это время узурпаций: убиты законные цари, зато все действующие после Петра Великого императоры — самозванцы. Включая Екатерину II. Она прервала сразу две царственные линии, убив Ивана VI и своего мужа Петра III. И не допустила до престола сына Павла (чем не русский Гамлет!), при котором имела право быть только регентшей, да и то недолго. Через убийство отца — того же несчастного Павла — пришел к власти ее внук Александр I. Да и Николай I, одолев декабристов, стал императором в обход старшего брата Константина, и дело это до сих пор темное. Кажется, Жермена де Сталь сказала, что власть в России — это тирания, время от времени прерываемая удавкой.

Таков эскизно и суммарно набросанный исторический фон, без которого приключения нашего героя могут показаться экстравагантными и неправдоподобными. Тем более что сведения о нем отрывочны и не всегда надежны. Биографам приходилось буквально маневрировать между Сциллой дезинформации и Харибдой отсутствия какой-либо информации вообще. При этом нет надежды, что когда-нибудь в будущем точная информация о тайнах кремлевского двора появится. Ведь так и не появилась она ни о Сталине, ни о Екатерине Великой, ни об Иване Грозном, и их биографам приходится полагаться не столько на документы, сколько на собственную интуицию. Биографам Андропова стоило больших трудов не дать волю воображению, остаться только в пределах анализа. И хотя мы широко пользовались информацией, получаемой из России (в том числе — по тайным каналам), требовались усилия, чтобы отобрать из нее ту часть, которая заслуживала доверия.

Что касается занимательного сюжета книги, то повторяем — он принадлежит не авторам, а герою: роль первых свелась лишь к тому, чтобы попытаться тайное сделать явным. Поэтому с полным основанием мы можем назвать Юрия Владимировича Андропова нашим соавтором — неблагодарностью было бы не сказать здесь об этом.

Глава первая

ПОРТРЕТ НА ФОНЕ ВЕНГЕРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Мы после требования правительства — Надь Имре, — мы все-таки сочли возможным вывести свои войска из Будапешта, но разместить их на аэродроме. Таким образом, наших войск в Будапеште не было. Но наши люди были, был посол в Будапеште.

Никита Хрущев. Воспоминания

В опыте крупных политических деятелей всегда есть такой момент, с которого начинается их настоящая политическая биография, словно бы сама судьба теперь ведет отсчет их времени. Оглядываясь назад, Юрий Андропов должен благодарить случай, который вырвал его в 1953 году из сомкнутой когорты московских аппаратчиков и перенес в советское посольство на улице Байза в Будапеште, хотя, когда это произошло, новое назначение вряд ли его обрадовало. Всего за два года до этого он был переведен в ЦК из Карело-Финской республики, где на разных постах провел добрый десяток лет под покровительством старого финского социал-демократа и коминтерновца Отто Куусинена.

В Москве перед 37-летним честолюбцем открывались заманчивые, хотя, учитывая сталинский партийный террор, не совсем безопасные перспективы. Но после смерти Сталина, в результате происшедшей перетряски кадров, Андропов оказывается за пределами той небольшой игровой площадки, где происходят главные политические игры, от исхода которых зависит судьба если не всего человечества, то по крайней мере его половины. Для человека с амбициями перевод из аппарата ЦК на дипломатическую работу, да еще в соседнюю социалистическую страну, означал конец партийной карьеры. Согласно простой статистике самое большее, на что Андропов мог рассчитывать, — стать под конец дипломатической службы одним из многих заместителей министра иностранных дел. Да и то в лучшем случае, а в обычном — мог, если б угодил Москве, получить повышение: перевод из социалистической страны в капиталистическую. Так произошло, к примеру, со Степаном Червоненко, советским послом в Чехословакии, который за свое рвение во время подавления в 1968 году Пражской весны был, несмотря на протесты французов, назначен на аналогичный пост в Париже. Единственное исключение — бессменный, больше четверти века, министр иностранных дел Андрей Громыко, который во время войны был советским послом в Вашингтоне.

Но Вашингтон — не Будапешт. Из Будапешта не было пути обратно в Кремль. И больше того: хотя Андропов был отправлен в Венгрию в результате шахматных манипуляций Хрущева с доставшимися ему от Сталина кадрами, все же перевод с партийной работы на дипломатическую означал также своего рода ссылку для проштрафившихся либо опальных московских бюрократов. Это была первая Степень немилости, и ею широко пользовались и Сталин в ранний период своего царствования (позднее он предпочитал менее либеральные способы наказания), и Хрущев, и Брежнев, и сам Андропов, когда достиг наконец вершины Кремлевского холма. Поэтому “отлучение" от Москвы несло на себе отпечаток опалы, даже если не было личной опалой.

То было время, когда впервые, после четверти века беспрекословного подчинения сталинским указаниям, партийным бюрократам приходилось выбирать, на чью встать сторону, ибо от этого зависела вся их дальнейшая карьера. Наверху, в Кремле, шла смертельная схватка между антисталинистами и неосталинистами, которая будоражила партийные низы, принуждая их к выбору собственной позиции: теперь требовалось не слепое послушание, а стремительная идеологическая ориентация. Причем большинство правящего Политбюро (президиума) составляли сталинисты, и хотя один их них, Берия, был физически устранен через несколько месяцев после смерти Сталина, другие — Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов — свергли бы Хрущева четырьмя годами позже, если б не военное вмешательство маршала Жукова.

Именно эти колебательные годы после смерти Сталина были для Андропова идеологически формирующими: избранная позиция вызвала венгерскую опалу, но именно здесь понадобилось воскресить сталинские методы управления империей — сначала для усмирения венгров, а потом и других народов Восточной Европы. Тогда-то Хрущев и отдал, наконец, должное талантам Андропова, воспользовался ими и возвысил их обладателя, ибо сам, как рак, стал уже пятиться назад от провозглашенного курса десталинизации. Либеральному Хрущеву необходимо было для равновесия иметь рядом жандарма — особенно в неспокойных восточно-европейских делах. Одним из таких жандармов при нем и стал Андропов после блестящего выполнения