- Об этом не следует думать, дорогой друг, - тихо повторила хозяйка дома, - особенно в мае, в такой майский вечер.

- Но именно этот вечер и настроил меня на мрачные мысли. Не странно ли, что как раз красота и счастье внушают человеку самые грустные мысли? Однако на меня минорное настроение навеяло и кое-что другое…

Из гостиной до них донесся трубный голос советницы:

- Да куда же он подевался?

- Вот у кого настроение всегда мажорное, - улыбнулась хозяйка дома и вместе с Фрицем вошла в гостиную.

- Ну, наконец-то! - воскликнула советница. - А мы уж тут чуть было не заподозрили неладное, видя ваше желание уединиться!

- Да что вы, - возразила хозяйка дома и указала на свои еще густые волосы. - При моей-то седине?

- Для этого мы все же староваты, - добавил Фриц.

- Бог ты мой, вот это мило: вы - и вдруг староваты, - пророкотала советница. - В ваши-то тридцать восемь лет!

- Болезнь старит.

- А, пустяки, пустые отговорки. Если сердце молодо - весь человек молод! Ну входите же, я распорядилась оставить вам чашку чая!

С этими словами советница, невзирая на отчаянные протесты Фрица, наложила ему на тарелку такую кучу пирожных, что хватило бы на целую роту.

Фриц немного поел и огляделся. Чего-то не хватало. Тут дверь в музыкальную комнату отворилась, и вместе с вошедшей юной девушкой в гостиную ворвался аромат сирени.

Хозяйка дома по-матерински нежно обняла ее плечи.

- Не хватит ли тебе мечтать в одиночестве, Элизабет?

Господин Шрамм все-таки пришел к нам…

Фриц поднялся со стула и восхищенно загляделся на очаровательное создание.

- Моя племянница Элизабет Хайндорф. Господин Шрамм, наш дорогой друг, - представила их госпожа Хайндорф.

Два синих глаза взглянули в лицо Фрица, и узкая рука легла в его руку.

- Я немного опоздал, - извинился Фриц.

- Вас легко понять. Когда кругом так красиво, совсем не хочется общаться.

- И все же - в такие минуты тоже тянет к людям.

- По сути - к человеку, которого и на свете-то нет.

- Может быть, к человечеству в этом одном человеке.

- К чему-то безымянному…

- Наша самая светлая тоска никогда не имеет имени…

- Это причиняет такую боль…

- Только в самом начале… Позже, когда все уже знаешь, научаешься быть скромнее. Жизнь - это чудо, но чудес она не творит.

- О нет, творит! - глаза Элизабет сияли.

Фрица тронула ее горячность. Он вспомнил свою юность, когда он с той же искренностью произносил те же самые слова. И ощутил горячее желание сделать так, чтобы этому прелестному существу не сломали его веру в чудо.

- Верите ли вы, что в жизни бывают чудеса, милая барышня?

- О да!

- Сохраните эту веру! Несмотря ни на что! Вопреки всему! Она справедлива! Не хотите ли сесть рядом?

Фриц подвинул для нее кресло. Элизабет уселась.

- А вы, господин Шрамм, верите в чудо?

Фриц несколько секунд молча смотрел на нее. Потом сказал четко и ясно:

- Да!

Госпожа Хайндорф подала знак слуге. Тот принес на подносе сигары, сигареты и ликер.

- Можете курить, господин Шрамм, - кивнула она Фрицу.

- Это моя слабость, - сказал Фриц и взял сигарету.

- Пауль, принесите и мне сигарету! - крикнула советница.

- Сигару… - тихонько шепнул слуге Фриц. Тот ухмыльнулся и подал советнице коробку черных гавайских сигар.

- Может, вы принесете мне еще и трубку? - возмущенно фыркнула та.

Увидев, что Фриц засмеялся, она уловила заговор между ними и погрозила пальцем.

- Вы тоже курите? - спросил Фриц у Элизабет.

- Нет, я не люблю, когда женщины курят.

- Вы правы. Не каждой женщине это идет. Вам лично совсем не пойдет!

- Что он говорит? - воскликнула советница, заподозрив еще одну шпильку в свой адрес.

- Мы говорили о курящих женщинах…

- Ну, вы, художник, вряд ли отличаетесь узостью взглядов.- Верно, но я смотрю на это с художественной точки зрения.

- Как это?

- Разные бывают курильщики.

- Но в любом случае они окружают себя дымовой завесой, то есть наводят туману, - улыбнулась хозяйка дома.

Тут уж засмеялась и советница:

- Потому-то мужчины и курят так много, не правда ли, господин Шрамм?

- Конечно. У мужчин курение - потребность, а у женщин - кокетство!

- Ах, вот как! Вы считаете, что сигарета не доставляет нам никакого удовольствия? Что мы не способны ощутить ее вкус?

- Этого я не думаю. Но женщина может к чему угодно привыкнуть и от чего угодно отвыкнуть, если полагает, что это ей идет или нет.

- Значит, курение мне идет, - иронично улыбнувшись, заметила советница.

- Я сказал: если она полагает! Это еще не значит, что так оно и есть.

- О, маэстро, как вы жестоки.

- Вы, сударыня, находитесь над схваткой. Ведь причина курения у женщин уже указывает, какой женщине можно курить. Именно той, которая кокетничает.

- Вот и отлично, - усмехнулась советница и жадно затянулась.

- Женщина ангельского типа с сигаретой во рту смотрится неэстетично. А демонический тип может благодаря сигарете выглядеть весьма обольстительно. И вообще - черноглазой брюнетке курение идет больше, чем светловолосой. Женщины инстинктивно чувствуют это. Вот почему на юге гораздо больше заядлых курильщиц.

- Я этого не люблю, - заметила Элизабет.

Сквозь открытое окно издалека донеслось пение.

Разговор перешел на обыденные темы. Фриц в задумчивости откинулся на спинку кресла, окутавшись колечками голубоватого дыма. Он думал о своей неоконченной картине, стоявшей на мольберте. Она должна была называться «Спасение» и изображать сломленного горем мужчину и девушку, нежно гладящую его по волосам. Для мужчины он уже нашел натурщика. И теперь ожидал, когда счастливый случай поможет ему подобрать модель для девушки. Она должна быть воздушной и очень доброй. Но пока ничего определенного не встретилось. Руки ее должны излучать свет, доброту и радость. Погруженный в свои мысли, Фриц взглянул в сторону Элизабет. Вот кто мог бы стать этой светоносицей, полной тихой сдержанной силы. Ее тонкий, нежный профиль на фоне темного гобелена напоминал добрую сказку Эйхендорфа[2].