- Рад слышать. А что у Паульхен?

- Как всегда непоседлива и любит перечить, торопится стать взрослой и действительно скоро станет.

- Пойдешь со мной на вокзал, Фриц? Хочу забрать чемоданы.

Они не спеша двинулись к вокзалу, оживленно беседуя. Внезапно на них налетел щебечущий и пахнущий духами ураган: Паульхен!

- Эрнст! Ты ли это или твой дух?

- И то и другое, Паульхен. Ибо мужчина всегда держит свой дух при себе, в то время как у молоденькой девицы весь ее дух в без-дух-овности.

- Вот это да! - охнул Фриц.

- Дядя Фриц, видишь, он опять задирается! Фу, Эрнст!

- Куда ты направляешься в этом восхитительном розовом облаке газа, Паульхен?

- На гулянье, дорогой дядя Фриц.

- На гулянье? - переспросили оба разом. - А что это?

- Ну, на променад, если тебе так будет понятнее, господин Эрнст, на главной улице гулянье с половины шестого до половины седьмого.

- Ах, вот оно что, понял, - заметил Эрнст, - раньше мы называли это Гусиный луг.

- Помолчи, противный. До свиданья, дядя Фриц. - Паула убежала, но тотчас вернулась: - До свиданья, Эрнст.

- Так-то оно лучше. Желаю повеселиться, Паульхен.

Они пошли дальше. На вокзале Эрнст вручил служителю квитанции и адрес. И тут же предложил отправиться в кафе.

- В какое? - уныло спросил Фриц.

- В «Виттенкинд». Вперед, старина, не скисай. Нужно же мне повидаться с вашими девочками.

- А у вас там их, что ли, не было?

- О господи, какие это девочки! Они все сплошь «образованные»: либо уже пооканчивали университеты, либо еще учатся. Внешние признаки последних: стоптанные каблуки, пенсне в черной оправе, обтрепанные подолы. Или же: зализанные волосы, мужская рубашка со стоячим воротничком и длинными рукавами. Хуже всех студентки музыкальных училищ. Особая категория - дочки художников. Платья с большим декольте при наличии гусиной шеи и угловатых плеч, а также отсутствии бюста. Не придают внешности никакого значения! Во-вторых, они тоже «образованные». Новый сорт. Пьют только чай, малюют альпийские ландшафты, играют на рояле «Тоску по родине», «Молитву девы» и «Любовную жалобу», читают «А любовь никогда не кончается», «Разбитые сердца» и так далее. Однажды я показал двум-трем из них несколько номеров журнала «Красота». О Боже, какой был взрыв! Таков этот народец! О солнце, свежем воздухе и красоте они и ведать не ведают, эти бесполые книжные черви! Фриц, «образованная» женщина - это чудовище. У нас есть все мыслимые законы, но нет такого, который обязывал бы, чтобы всех девиц, со скуки ударяющихся в политику или сочинительство, немедленно отдавали замуж. После этих эстетствующих бесцветных рож человека неодолимо тянет к простым, сердечным, милым девушкам, которые целуют и любят, как велит мать-природа. Вывод: в добрый час!

В кафе было довольно много посетителей, так что им пришлось поискать место. За одним из столиков в центре зала сидела очень элегантная молодая дама. Эрнст поклонился ей с легкой иронией. Она подняла глаза и спросила не очень уверенно:

- Господин Винтер?

Эрнст с улыбкой протянул даме руку.

- Добрый день, фройляйн Берген. Я ищу два свободных места и вдруг вижу их за вашим столиком.

- Прошу вас, пожалуйста.

Эрнст представил Фрица, и оба уселись. Эрнст взглянул на Трикс Берген.

Та залилась краской и сказала:

- Я давно вас не видела, господин Винтер.

- Меня здесь не было. Я только сегодня приехал.

- А я - три дня назад. Где же вы были?

- В Берлине.

- Ах, Берлин! Такой прекрасный город! Множество развлечений и шумных празднеств.

- И густонаселенные дома-казармы, - ехидно ввернул Эрнст.

- А на них смотреть вовсе не обязательно. Жизнь свою нужно обставить как можно приятнее.

- А что потом? - спросил Фриц.

- Ах, потом меня не волнует. Ведь сегодня еще сегодня! Я пока молода и красива. - Она начала подпевать мелодию оркестра и поводить плечами. - Мне так хочется потанцевать. Но в этих отвратительных городишках ничего такого нет. То ли дело Берлин - там везде есть танцплощадки. Бостон, фокстрот, матчиш, капельмейстер входит в раж - и тут начинается. Но здесь… - Трикс прищелкнула пальцами.

- Я скоро уеду снова.

- Опять в Берлин?

- Конечно! Там всегда много всего…

- Для счастья вовсе не обязательно жить в большом городе, - заметил Фриц.

- Счастье можно найти и в медвежьем углу, тут вы правы.

- Само понятие о счастье бывает разным, - вставил Эрнст. - У меня есть прелестная знакомая, которая пишет мне, что совершенно счастлива: у нее родился ребенок.

Трикс звонко рассмеялась:

- Не повезло ей!

Эрнст спокойно посмотрел на нее:

- Она замужем и давно хотела ребенка.

- Каждому свое. А я против этого удовольствия, я хочу жить!

- Жить можно по-разному - внутри себя и вовне, - ответил Фриц. - Вопрос лишь в том, какая жизнь ценнее. Шампанское, туалеты, кавалеры, празднества - мне кажется, со временем все это тоже надоедает и наводит тоску. А чем кончается песня? Что остается в старости? Другая жизнь кажется мне, напротив, возвышеннее. Для женщины, высший смысл которой состоит в ее женственности, материнство - прекраснейшая доля! Подумайте только, как это замечательно: продолжать жить в детях и таким образом обрести бессмертие.

Вспыхнув, Трикс перебила его:

- Кто вы такой? И что вам от меня нужно?

А Фриц продолжал как ни в чем не бывало:

- Женщина, не ставшая матерью, упустила самое прекрасное, да, самое прекрасное, что было ей написано на роду. Какое разливанное море счастья для матери заключено в первых годах ее ребенка, от первого неразборчивого лепета до первого робкого шага. И во всем она узнает себя самое, видит себя молодой и воскресающей в своих детях. Женщина может натворить в своей жизни Бог знает что. Но одно-единственное слово все перечеркивает: она была матерью. Вероятно, вы знаете это еще от вашей матушки.

Трикс уставилась на него невидящими глазами. Потом резко вскочила и вышла из зала.

Эрнст заговорщически улыбнулся. Вскоре вышел и он.

Вернувшись, Эрнст не мог скрыть волнения.

- Она стояла в гардеробе и сотрясалась от рыданий, - рассказал он. - Я мягко поговорил с ней и дал твой адрес. Она все время спрашивала: «Кто этот человек? Что это со мной?» Наверное, она вскоре к тебе заявится.

- А я намеренно все это сказал, - заявил Фриц. - Я раскопал глубоко зарытое и заставил звучать забытые

струны. Они еще долго будут звенеть в ее душе, образуя диссонанс с другими струнами, вибрации которых доныне заполняли жизнь. Вопрос только в том, какие окажутся сильнее.