– Чего он сюда на праздник припорол?

– Должно быть, Егор Захарыч вызвал.

– Для какой надобности?

Замотаев пожал плечами.

– Давай из любопытства сходим, – после недолгого молчания предложил Упадышев.

– Во придумал! – Замотаев покрутил пальцем у виска. – Там же Богдан Куделькин. Только заявимся, он сразу нахамит: «Вы, друзья, опять пьяные?»

– Ты чо, Гриня, мелешь? Разве мы сегодня пили?

– А ведь, правда, не пили… – смутился Замотаев. – Не пойму, чего мне вдруг померещилось, вроде мы под турахом. – И поднялся с завалинки. – Айда, Кеша, представимся начальству тверезыми как никогда.

Упадышев тоже поднялся.

– Айда-пошли, Гриня.

– Тапочки переобуй, – подсказал Замотаев.

Кеша провел ладонью по лысине:

– Я не артист, чтобы перед каждым выходом в люди обувать штиблеты да причесываться.

Лайка Егора Захаровича оказалась жива и здорова. Когда Упадышев с Замотаевым вошли во двор ветерана, собачка миролюбиво лежала на травке возле ног хозяина и словно прислушивалась к разговору председателя акционерного крестьянского хозяйства Богдана Куделькина с участковым Двораковским. Куделькин, прервав разговор, пристально посмотрел на внезапно появившихся механизаторов и недоуменно проговорил:

– Удивительно…

– Что? – не понял стоявший рядом с ним участковый.

– Праздничный день, а закадычные друзья трезвые.

– И на старуху, Богдан Афанасьевич, бывает проруха, – с усмешкой отшутился Кеша.

– Зачем пожаловали? Если за авансом, то в праздничные дни я денег не выдаю.

– Откровенно говоря, с деньгами у нас всегда две проблемы: или их мало, или совсем нету, – опять усмехнулся Кеша. – Но сегодня, председатель, не волнуйся. Деньжат клянчить не станем. Увидели участкового и решили узнать: чо случилось?…

– Случилось, мужики, такое, что хуже некуда, – сказал участковый и показал на лежавшую около собаки почерневшую кисть человеческой руки. Поглядите, что притащила Белка Егору Захаровичу…

– Во, бляха-муха, елки зеленые… – растерянно произнес Упадышев. – И где она такую оказию нашла?

– Не говорит.

Коша повернулся к Егору Захаровичу:

– А ты, дед Егор, утверждал, будто собачка у тебя настолько умная, что человеческую речь понимает.

– Видишь, Иннокентий, в чем дело… – старик потеребил седую бороду. – Понимать-то она понимает, но сказать не может.

Замотаев, присев на корточки, стал разглядывать необычную находку.

– Это ж левая мужицкая рука! – будто сделав открытие, вдруг воскликнул он и уставился на Упадышева. – На пальцах это самое… тутуировка «Люся». Может, твоей Людки знакомый мужик?

Упадышев удивленно выпучил глаза:

– Сам не понимаешь, какую чушь спорол?… Если б этот мужик знал мою Людку, он бы натутуировал слово «Сука».

– Чего ты, Кеша, так осерчал на супругу? – усмехнулся участковый. – Опять, как в прошлом месяце, каблуком туфли по лбу звезданула?

– Еще хуже отмочила, – буркнул Упадышев. – Устроила праздник со слезами на глазах.

– На выпивку денег не дала?

– Нужны мне ее деньги, как попу гармонь. Трехлитровую банку первача вдребезги об угол бани расхлестала.

Богдан Куделькин прыснул смехом:

– Вот, оказывается, почему вы с Гриней сегодня трезвые. А я, грешным делом, уж подумал, что к вечеру снег по колено выпадет.

– Снегопад, Богдан Афанасьевич, от нашей выпивки не зависит. Зря подковыриваешь. На душе горько, что в победный день нечем помянуть воинов, погибших за наше счастливое будущее.

– Настоящее счастливым не считаешь?

– Какое может быть счастье, когда жена не понимает, что мужик не кактус, ему надо пить.

– Самогон не на продажу гонишь? – строго спросил участковый.

– Ты чо сморозил, Сашок?… Какая на хрен продажа, если самому на похмелку не каждый раз остается.

– Не надо злоупотреблять выпивкой.

– На этот счет могу ответить словами поэта Есенина:

«Лучше уж от водки умереть, чем от скуки».

– Ого! Даже поэзию знаешь?

– Не всю, конечно, а что касается моих интересов, кое-что знаю. – Упадышев достал из кармана обвислых галифе кисет и, сворачивая самокрутку, сменил тему: – Впрочем, чо пустое обсуждать. Ты, стражник порядка, не забивай себе голову пустяками. Маракуй над тем, как разыскать мужика, у которого Белка отгрызла руку.

– Может, подскажешь, с чего начинать розыск? – иронично поинтересовался Двораковский.

– Может, подскажу… – Упадышев раскурил зачадившую самокрутку. – Надо тебе, Саня, перво-наперво строго допросить Ромку Удалого. В апреле Шустряк ведрами таскал из лесу березовый сок. И, как я приметил, каждый раз за ним бегала деда Егорова лайка. Надо обследовать их маршрут.

Участковый посмотрел на Егора Захаровича. Старик, поняв немой вопрос, подтвердил:

– Ромка постоянно угощает Белку чипсами да конфетами. Вот она за ним и бегает, словно за кормильцем.

– Роман сейчас дома?

– Куда ему, сорванцу, деваться, – вставил Кеша. – Собрал малолетних девок. Рвет перед ними гармошку да песни двухсмысленные базлает.

– Сходите, мужики, за ним, – попросил участковый. – Пригласите сюда.

Упадышев глянул на Замотаева:

– Гриня, у тебя костыли длиннее моих. Сгоняй по-быстрому за Шустряком.

Ромка Удалой – круглолицый с вьющимися коротко стриженными волосами подросток в поношенном джинсовом костюме вошел во двор следом за Гриней Замотаевым и смело поздоровался. Миролюбиво лежавшая лайка тотчас подскочила к нему и уперлась передними лапами в грудь. Подросток, изображая борьбу, обеими руками обхватил собаку.

– Шустряк, кончай каратэ! – прикрикнул Упадышев. – Щас участковый милиции тебе допрос учинит.

– Чего меня допрашивать? – удивился Ромка.

– Того, что влип ты, субчик, в уголовную историю. Одним словом, доигрался…

– Помолчи, Кеша, – одернул Двораковский. – Без твоих угроз поговорим с Романом.

Вначале настороженно, но слово по слову осмелев, Ромка рассказал, что действительно в апреле месяце около недели подряд он каждый день утром и вечером ходил в лес за автотрассу. Там были просверлены три березки с подвешанными трехлитровыми банками, которые за полсуток наполнялись березовым соком. Белка часто бегала с ним, однако никаких «частей человеческого тела» в лесу не находила. Откуда собака притащила кисть руки, подросток не знал.

– И никакого беспокойства собака в лесу не проявляла? – спросил участковый.