Бесплодно помароковав несколько минут, Голубев развернулся и выехал на дорогу к райцентру. Время приближалось к обеду. Вспомнив, что сегодня после раннего домашнего завтрака во рту не было маковой росинки, Слава подрулил к шашлычной. По привычке замкнул дверцу «Запорожца» на ключ, неторопливо поднялся на резное крыльцо и через гостеприимно распахнутую дверь вошел в небольшой уютный зал, обустроенный под русскую старину.

В шашлычной находился один-единственный посетитель. Знакомый Голубеву раздоленский тракторист Кеша Упадышев, примостившись бочком у торца продолговатого стола возле буфетной стойки, сидел с ополовиненной бутылкой портвейна и что-то рассказывал буфетчице Лизе Удалой. На Кеше был почти новый темно-зеленый пиджак, на правой стороне которого красовались два значка «Ударник пятилетки», а на левой – три Памятных знака в честь 50-летия СССР, продававшиеся при советской власти в киосках «Союзпечати» по пятьдесят копеек за штуку. Лиза, в кружевном кокошнике и в белоснежном передничке похожая на новогоднюю снегурку, слушала рассказчика с недоверчивой лукавой улыбкой.

– Привет, крестьяне, – весело сказал Слава.

– Здравствуйте, – прищурив подкрашенные глаза, ответила Лиза, а Упадышев будто растерялся:

– Во, елки-зеленые, легок на помине…

Слава улыбнулся:

– У тебя, Иннокентий, сегодня что, поминальный день?

– На больничном я… – Кеша замялся. – Не к столу будь сказано, геморрой воспалился. Видишь, сижу набекрень…

– При геморрое вино пить нельзя.

– Не пьянства ради – вместо наркоза употребляю портвейн. От испуга лечусь. Рассказываю Лизке свое ужасное приключение, а она, чудачка, не верит, хихикает… – Упадышев показал на бутылку. – Хочешь, Вячеслав-батькович, налей себе пластмассовый стакашек. Угостись со мной за компанию.

– При исполнении служебных обязанностей мне угощаться запрещено.

– Портвейну-то стакашек, поди, можно…

– Нельзя.

Голубев заказал у Лизы шашлык и бутылочку минеральной воды «Карачинская». Усевшись за стол напротив Упадышева, встретился с Кешей взглядом.

– Ты откуда едешь? – сразу спросил тот.

– Из Новосибирска, – сказал Слава.

– Стало быть, по трассе газовал?

– По трассе.

– Случаем, не встретились тебе синие «Жигули» с треснувшим лобовым стеклом?

– Нет, не встретились.

– Значит, в сторону Кузнецка бандит упорол.

– Какой бандит?

– Вооруженный пистолетом.

– Игрушечным?

– Ты чо! Настоящим, макаровским, как у нашего участкового Сашки Двораковского. В прошлом году к Грине Замотаеву в курятник забралась зараженная бешенством лиса. Мы с Гриней растерялись, не зная, что делать с опасным зверем. Тут удачно подвернулся Саня Двораковский и одним выстрелом из Макарова ухайдакал рыжую нахалку. Я тогда очень хорошо рассмотрел его пистолет и щас безошибочно утверждаю, что точно таким вооружен бандит, хотевший ограбить меня.

– Когда это случилось? – заинтересовался Голубев.

Упадышев повернулся к буфетчице:

– Лизуха, сколько времени я у тебя заседаю?

– Уже полчаса страшилку сочиняешь, – с усмешкой ответила Лиза, поджаривая на электрическом мангале заказанный Славой шашлык.

– Не сочиняю, истинную правду говорю, – Кеша приложился к стаканчику с портвейном. Вместо закуски облизал потрескавшиеся губы и продолжил: – Вот, стало быть, полчаса тут сижу да около часу пешим ходом телепался от места десантирования из «Жигулей» до шашлычной. В итоге получается, что полтора часа назад я чудом не лишился жизни. Когда заявился сюда, Лизка не даст соврать, на мне лица не было. Спасибо Лизухе, что под запись не пожалела бутылку портвейна. Иначе мог бы запросто копыта откинуть…

– От страха?

– С перепугу.

– И кто тебя так сильно напугал?

– Дураку понятно, вооруженный бандит. Хочешь, во всех подробностях свою беду изложу? Будешь слушать?

– Излагай, послушаю.

– Начну с житейской завязки… Работаю я, как известно, на стареньком «Беларуси». По пахотной земле этот тракторишко катит терпимо. Но как на твердую дорогу выедешь, такая трясучка возникает, аж зубы чакают. Нормальную амортизацию у него инженеры хреновы не предусмотрели. От такой многолетней тряски завелся у меня хронический геморрой. Когда воспалится, света белого не вижу. Вот и нынче пришла пора пахать, а мне – ни сесть, ни встать. На прошлой неделе Богдан Куделькин свозил меня в райцентровскую полуклинику. Обследовавший врач без долгих разговоров выписал больничный лист и для лечения прописал противогеморройные свечи. За неделю малость полегчало. Сегодня утром я уже самостоятельно отправился в райцентр на коммерческой «Газели». Тут у нас такой небольшенький автобусик трижды в день циркулирует между райцентром и Раздольным. За проезд берет по десятке с рыла. В полуклинике мне быстро продлили больничный. В аптечном киоске я закупил пару коробок лечебных свечей и отправился на остановку ждать «Газель». Хотел заглянуть в закусочную, да финансы не позволили. Всего десятирублевая бумажка в кармане осталась, только-только на проезд до Раздольного. На остановку пришел, кажись, рановато. Там ни души не было. Примостился на уличном диванчике. Перекурил и нате вам… останавливаются синие «Жигули». За рулем – мордастый парнюга лет тридцати. Одетый в пятнистый наряд то ли десантника, то ли омоновца. Оглядел мои цацки на пиджаке и говорит: «Здорово, ударник труда!» – «Здоров, коли не шутишь». – «Куда лапти навострил?» – «В Раздольное». – «Садись, попутно подкину»… – Упадышев торопливо глотнул портвейна, облизнулся и с виноватой усмешкой продолжил: – Мне бы следовало послать этого угодника по материнской линии и вся забота. Я же, деревенский пентюх, втиснулся рядом с ним в «Жигули». Парень поинтересовался, мол, как живешь, хорошо ли зарабатываешь. Я и тут сдурил хуже малолетнего балбеса: «Живу на широкую ногу. Дом – полная чаша. Денег куры не клюют». Какая нечистая сила дернула за язык, до сей поры не могу смикитить. Обидно, что тверезый был, как стеклышко. И до сегодняшнего дня, покалечился, всю неделю ни граммульки алкоголя в рот не брал. Наверно, от длительного напряжения какой-то сосудик в мозгу лопнул, и меня поволокло на похвальбу…

– Дальше что было? – поторопил Голубев.

– А то, что хуже не придумаешь… – Упадышев, словно в ознобе, поежился. – Не доезжая Раздольного, в лесочке, парень остановил «Жигули» и заявил: «Ну, керя, пора платить за проезд». Без задней мысли подаю ему десятирублевку, которую притырил на билет в «Газели», а у него от удивления аж челюсть отвисла: «Ты, муходер, чего мне суешь?… Выкладывай три сотни!». Не поверишь, у меня мороз по коже пробежал. Вот, думаю, залетел в переплет! «Извини, говорю, – браток. Насчет красивой жизни я малость погорячился. В хате у меня, кроме четырех малолетних детей, – шаром покати. Жинка – первая в селе матерщинница отбирает заработанные мною деньжата не отходя от кассы. Дак откудова у меня триста целковых возьмется?» Тут парень натурально озверел. Под дулом пистолета все мои карманы обшарил. А там только две коробки лечебных свечей да кисет с самосадом. Ох, как он взвился! Такую матерную лайку на меня опустил, что Людка могла позавидовать. Матерясь, вышвырнул меня из машины. Поставил лицом к кювету и, уткнув дуло пистолета между лопаток, приказал: «Ну, болтун, проси Бога, чтобы в рай тебя зачислил». С перепугу мне вспомнились трупы в лесопосадке за трассой, и сердце в пятки ушло. Думаю, щас бабахнет выстрел и, как тем изъеденным зверьками горемыкам, каюк Иннокентию Упадышеву. Однако вместо выстрела получил такой сокрушительный пендель под зад, что от боли потерял сознание. Сколько времени пребывал в беспамятстве, не знаю. Очнулся за придорожным кюветом. В задницу будто раскаленный лом воткнули. А жигулевский след простыл.