В. Г. КОРОЛЕНКО

До 18 [30] марта 1895, Самара.

Уважаемый Владимир Галактионович!

По обыкновению я — с просьбой к Вам.

Ашешов поручил мне просить Вас вот о чем. Будьте так любезны — возьмите на себя труд указать недостатки «Самарской газеты» и нарисуйте то — чем бы Вы ее хотели видеть.

Условия, в которых в данное время стоит газета, настолько благоприятны для нее, что усовершенствование является вполне возможным.

Издат[ель] — любит дело и не жалеет денег.

Цензура — пока очень мягка.

Заведующий редакцией — Ашешов — мне кажется, очень умен и энергичен.

Ваш совет и указания имели бы громадное значение для газеты. Так будьте же добры — ив возможно скором времени — ответьте на это письмо.

Я веду в газете «Очерки и наброски».

Скажите, что Вы думаете о том, как я трактую факт? О самой ценности факта? О тоне? Ашешов говорит — нужно писать живее.

Я стараюсь. Но, очевидно, это не моя специальность, и мне кажется, что порой я впадаю в пошло-зубоскальский тон — а ля[1] «Сын своей матери».

Я очень, очень прошу Вас помочь мне и газете Вашим советом и Вашей критикой.

Жду Вашего ответа. Кланяюсь Авдотье Семеновне и Анненоким. Я позабыл их книги в Нижнем и написал уже, чтобы их передали по принадлежности. Будьте добры — спросите, получены они?

Затем — до свидания.

Желаю Вам всего лучшего.

Ваш А. Пешков

ПР[2]. Вы не забыли о Вашем обещании выслать мне карточку и первую книжку Ваших рассказов? Не забудьте, Владимир Галактионович!

А «Ошибка» моя? Вы уже отправили ее?

Господи! Как я Вам надоел, наверное! Но что я поделаю?..

Так ответьте же поскорее на это письмо! Очень важно именно теперь получить от Вас какие-либо указания. Говоря, что Ашешов энергичен и умен, я забыл оказать Вам, что он — молод. В таком серьезном деле — деле крупного общественного значения — молодость едва ли достоинство. Пост Ашешова важен — он дирижер оркестра. Указания со стороны для него — необходимы. Ваше указание более ценно, чем чье-либо другое, Вы провинциал, и Вы хорошо знакомы с провинциальной прессой.

Адрес: Самара,

редакция «Самарской газеты».

8

В. Г. КОРОЛЕНКО

12 [24] апреля 1895, Самара.

Уважаемый

Владимир Галактионович!

Мне кажется, что меня обидели, и я хочу пожаловаться Вам.

Сегодня получил из «Русского богатства» «Ошибку», на полях рукописи, — она не прочитана и на треть. Очевидно, тот, кто ее читал, обладает очень тонким литературным чутьем, если с нескольких страниц признал полную негодность рукописи к печати.

Я не верю в справедливость этого приговора, памятуя Ваш отзыв об «Ошибке» и будучи сам убежден в ее порядочности.

Мне кажется, это — недоразумение.

Вы не можете себе представить, как меня задел и огорчил этот отказ в такой суровой форме.

Неужели рукопись не заслуживает даже и пары слов в объяснение ее недостатков или негодности?

Вы переживали такие горькие казусы? Больно было — не правда ли? Они уже далеко назади у Вас, если так.

Я просил бы Вас — узнайте, пожалуйста, почему рукопись признана негодной? Когда мне возвратили «У моря» — я ни о чем не спрашивал, мне только стало стыдно за то, что я посылал эту вещь.

Спросите их, Вл[адимир] Галак[тионович], пожалуйста.

Ваш А. Пешков

9

В. Г. КОРОЛЕНКО

Около 20 апреля [2 мая] 1895, Самара.

Вы простите меня, дорогой Владимир Галактионович, за мое предыдущее письмо.

Я накачал его сгоряча, крепко задетый возвратом рукописи и находясь в крайне тяжелом настроении духа. Очень болит грудь у меня, и очень тяжело жить здесь. Город мертвый — публика странная. Мне порой кажется, что я переехал не в Самару, а в 30-е года.

Здесь многое напоминает о них.

Что вы скажете, например, о людях серьезных, стоящих у крупного общественного дела и в свободное время занимающихся сочинением стихов на заранее подобранные рифмы?

Этим увлекаются, из-за этого ссорятся.

А как странно здесь смотрят на женщину!

За ней ухаживают — и только. Я ничего не понимаю — почти — в здешних настроениях.

Уж очень здесь всё далеко от «современности».

А как глупо франтят здесь! Очень обидно и больно наблюдать такую жизнь, как здешняя.

Написал бы Вам целую картину, полную картину здешнего дня, да боюсь утомить Baie и боюсь оторвать от Вашего дела.

Не стану лучше.

Извините же меня за то письмо.

Кланяюсь Вам, Вашему семейству и знакомым.

Очень прошу Вас не забыть выслать мне обещанную Вами карточку Вашу и первую книгу.

Уважающий Вас

А. Пешков

ПР. Странное дело вышло у меня с А. А. Дробышевским — дал он мне два письма, я их положил в ящик на М.-Ряз. вокзале, а они, оказывается, не получены адресатами!

Теперь А. А. допекает меня преехидными посланиями, и мне так обидно и стыдно, что просто беда!

Обидно — потому что, право, я не виноват пред А. А., а стыдно — потому что очень уж он не деликатен в отношении ко мне.

Так и царапает по душе меня. До свидания!

Всего хорошего Вам!

10

В. Г. КОРОЛЕНКО

Начало [середина] августа 1895, Самара.

Уважаемый

Владимир Галактионович!

Как Вы, наверное, уже видели, цензор несколько исправил Вашу статью. Издатель просит меня передать Вам его глубокую благодарность, гонорар на-днях высылается.

А, кажется, «Самарская газета» опять накануне инцидента.

Костерин возмущен отъездом Ашешова, оставшегося должным ему более 600 р., и не хочет внять настоятельным просьбам Н[иколая] П[етровича] о немедленном приглашении А. А. Дробышевского в секретари.

Николай же Петрович в в письмах и в телеграммах упорно рекомендует А[лексея] А[лексеевича] и указывает на упадок газеты, говоря, что в ней уже начали помещаться «позорные» корреспонденции. Редактирую газету я,» и таким образом вина в помещении таких корреспонденции — падает всецело на меня.

Я бы попросил Вас, Вл. Гал., обратить Ваше внимание на корреспонденцию ив Орока, при сем прилагаемую.

Автор ее, некто Матов, наверное, будет у Вас, — если уже не был, — он просил редакцию объявить его имя аптекарю Тицнеру, который запросил редакцию о нем, готов судиться и надеется на суде разоблачить Тицнера и Кº.

Мне очень жаль, что Н. Пет. поступает со мной не по-товарищески, — право же, я сильно симпатизирую ему, мы расстались друзьями; когда он уезжал, то я взял