Мужчины долго глядели друг другу в глаза, словно силами мерились, и супруг ее произнес:

— Я заплачу. Сколько ты хочешь?

— Деньги мне не нужны. Я требую возмещения долга по старым законам…

«По старым законам»? Но…

Шерман-старший повернулся к залу лицом и громко провозгласил:

— Я, как господин и хозяин этих земель, заявляю о своем праве первой брачной ночи и хочу воспользоваться им без возмещения этого права в деньгах. — И в сторону новобрачной: — Аделия, милая девочка, я буду нежен, как никогда…

Даже теперь, вспоминая этот момент, Аделия покрывалась испариной: ни одна девушка на ее памяти не была так жестоко унижена в день собственной свадьбы. Это был пережиток давно ушедших времен, старый закон, давно, казалось бы, позабытый…

— Но… — слова залипли в неожиданно отказавшихся слушаться связках. Она лишь ждала, что муж что-то скажет… Или Шерман вдруг улыбнется: «Прости за глупую шутку», но Шерман не улыбался.

И муж ее тоже…

Все в зале молчали.

Она не может лечь с Шерманом: он сразу поймет… Тут иголкой не обойтись. А — после позор и бесчестье… Аделии показалось, что комната завертелась перед глазами.

— Пойдем, дочь моя, я помогу тебе с платьем. — Рука матери подхватила ее и, пожалуй, спасла от падения.

— Мама, — прошептала она.

— Пойдем же…

— Но…

Она бросила взгляд на мужчин, и заметила Шермана-младшего, он шептался с отцом.

Что он ему говорил?

Может быть, отговаривал от насилия?

Может быть…

— Держи голову выше. Сам барон Шерман сделает тебя женщиной! — Мать тянула ее из зала за руку.

Их провожали глазами: кто с жалостью, кто с любопытством…

Аделии захотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, пропасть, сделаться невидимкой.

— Мама, я не хочу, чтобы он меня трогал… — прошептала она.

Но Маргарет Лэмб зыркнула на нее осуждающим взглядом.

— Наш барон — самый завидный жених в целом графстве, — сказала она. — Будь благодарна за честь, что тебе оказали… К тому же, — она больно стиснула ее руку, — если будешь ласковой с ним, это может помочь друзьям примириться… Ты ведь не хочешь иметь Шермана во врагах?

У Аделии увлажнились ресницы, и она лишь смогла, что мотнуть головой.

— Вот и славная девочка. Вот увидишь, барон будет нежен… Впрочем, в первый раз всегда неприятно, так что даже неплохо, что ты снесешь эту пытку не от супруга.

Вслед за этим они прошли до приготовленной спальни, две служанки, споро избавив ее от одежды, долго чесали ее длинные волосы, а после помогли забраться в кровать в ожидании неизбежного.

У Аделии зубы стучали, как кастаньеты, а руки буквально заледенели, хотя в комнате было натоплено, и камин все еще полыхал. В конце концов, она встала и среди вороха голубого атласа нащупала крохотную иглу… Если есть хоть единый шанс избежать собственного позора, она им непременно воспользуется.

И девушка воткнула иглу в столбик кровати под тканым бархатным балдахином…

Карету встряхнуло на особенно крутой кочке, и девушка воротилась в реальность.

Как же невыносимы эти дороги, а третий день кряду они невыносимы с утроенной силой!

И едва успела она это подумать, как карету качнуло сильнее прежнего, загрохотав, она накренилась на бок, да так, что Аделию отшвырнуло на правую дверцу, — она услышала крики кучера, его «тпру», обращенное к лошадям, — и, проехав так несколько ярдов, карета, наконец-то, остановилась.

Почти сразу же распахнулась правая дверца, и кучер, перепуганный произошедшим, помог ей выбраться на дорогу.

— Простите, моя госпожа, слетело правое колесо, — затараторил он на едином дыхании, — я давно говорил господину, что его бы в ремонт: там заклепка совсем разболталась. А на этих дорогах, сами видите, сладу нет… Как сошли с главного тракта, так и трясемся нещадно. — И с беспокойством: — Надеюсь, вы в добром здравии, госпожа? Не ушиблись в падении? — Он окинул ее быстрым взглядом.

— Со мной все в полном порядке, благодарю, Айк, — успокоила слугу девушка и осмотрелась.

Отлетевшее колесо укатилось в овраг и застряло в кустах ежевики, и карета, одним боком лежавшая на дороге, казалась донельзя жалкой. Словно лягушка с оторванной лапой…

— Нам бы помощь позвать, моя госпожа, — развел мужчина руками, — самому мне с этим не сладить. — И поглядел в сторону Шерман-хауса: — Может быть…

— Ни за что! — оборвала его Аделия самым решительным тоном. — Мы справимся сами…

— Но как?

Девушка глянула на дорогу, и, постояв немного задумавшись, произнесла:

— Я пойду в Айфорд-мэнор пешком и отправлю сюда наших слуг. Так будет вернее всего!

— В Айфорд-мэнор, моя госпожа? — почти ужаснулся слуга. — Но до него не меньше двух миль пешим шагом. Как же вы одолеете их одна, да еще в…

— Ты забываешься, — строго одернула его девушка. — Я приказываю тебе оставаться и присматривать за каретой.

Айк потупился, если не убежденный в правоте госпожи, то, по крайней мере, привыкший исполнять приказания. А она, запахнувшись в подбитый бархатом плащ, уже направилась по дороге в сторону мэнора…

Весна только-только вступала в права: в воздухе витал аромат распускавшихся почек, чуть горьковатый, смешанный с ароматом земли, он кружил голову, как молодое вино.

И Аделия вдруг ощутила себя впервые за долгое время счастливой…

Такой, что захотелось припустить по дороге до самого дома.

Бежать… подпрыгивать… и кружиться…

Забыть о месяцах в Лондоне с его ужасным зловонием, нравами и беспорядком — все это стало ей одинаково ненавистным — забыть… о муже, который появлялся в доме так редко, что она ощущала себя совершенно заброшенной.

И забыть Валентайн Мартелл…

Муж привел ее в дом сразу после прибытия в Лондон, сказал, что нашел для нее компаньонку. Мол, знатные дамы просто обязаны иметь при себе такую особу, способную скрасить их одиночество. И Аделия не воспротивилась… Все еще полагала, что проблему можно решить простою покорностью.

Но просчиталась…

После той ночи Джон даже смотреть на нее не хотел, казалось, присутствие Шермана в их с мужем спальне сделало ее прокаженной. Он даже ни разу ее не коснулся… Пусть Аделия и старалась стать желанною для него, видит бог, очень старалась, но, верно, не стоило скрывать правды.

Покрывать одну тайну другой — идея не из удачных.

Но в ту самую ночь о первой тайне она даже не знала… Узнала несколько позже, когда от запахов в лондонском доме ее стошнило в ночной горшок жгучей желчью.