Через девятнадцать лет после окончания школы я стоял у себя в спальне со своей старой курткой в руках и недоумевал, как мы все умудрились так облажаться.

Злился… тянул время…

И нас осталось трое.

Я нацепил куртку обратно на пластиковые плечики, закрыл шкаф и отошел к окну. У меня дрожали руки.

Я не слышал, как Тони выбралась из постели, лишь ощутил тепло, когда она обняла меня сзади. Ее голос пробился сквозь шепот в мозгу, отвлек от воспоминаний и разгоравшегося восхода.

– Почему он так поступил? – спросил я вслух. – Почему он не пришел к кому-то из нас?

Я снова прокрутил в голове мгновение, когда звонок телефона прервал наш сон и на мое ошарашенное и злое спросонья «Алло!» откликнулся голос Дональда, надтреснутый, неуверенный, размытый водкой и лишенный обычных его самоуверенных интонаций, частенько превращавшихся в надменность.

Алан, я… Боже мой, извини, что разбудил, но… Алан, случилось что-то ужасное.

Я обернулся, уже не опасаясь, что Тони увидит мои слезы, и осознал, что она пытается меня утешить, поддержать как умеет.

Ее карие, как у лани, глаза моргали, проясняясь.

– Ты-то в порядке?

Я коснулся ее хрупкого плеча под клетчатой фланелью ночной рубашки. Вспомнив кошмар, прерванный звонком Дональда, – один ужас, сменившийся другим, – глубоко вздохнул и попытался собраться с мыслями. Бернарда больше нет, а мир не заметил. Да и мы не заметили.

– Через час я должен встретиться с Дональдом и Риком.

Она молча прошлепала к кровати, подхватила сигарету из пепельницы на тумбочке и затянулась, прежде чем сунуть ноги в тапочки, похожие на вислоухих кроликов.

Я хотел и дальше смотреть в окно. Наблюдать за тем, как поднимается солнце, потом побрести в гостиную, натянуть наушники и слушать, как «Мамас энд Папас» поют о Калифорнии, мечтах и танцах на улицах, пока за окном с серого неба сыпался холодный серый дождь. Хотел выбросить весь этот бардак из головы.

– Тебе снился кошмар, – внезапно сказала Тони, как будто только что вспомнив. – Я хотела тебя разбудить, но тут зазвонил телефон.

Я зажмурился. В те краткие неопределенные секунды до того, как сумел стряхнуть с себя сон и поднять трубку, я уже знал, что Бернард мертв.

– Он умер пять дней назад. – Я перевел взгляд на скользившие по стеклу льдинки. Дождь превращался в снег. Ночь – в день. – Даже записки не оставил.

– Пойдем, – сказала она и осторожно взяла меня за руку. – Я сварю кофе.

Пока мы шли по коридору, Тони обещала, что все будет хорошо.

Она лгала.

Мы стояли у железнодорожных путей и разговаривали. Вдалеке свистел приближавшийся поезд, пронзительный ветер играл высокой травой вокруг. Снег снова превращался в легкий, но ледяной дождь.

Все казалось ненастоящим.

Дональд раздраженно вскинул покрасневшие глаза.

– Почему, собственно, мы тут торчим?

– Уединение. – Рик оглядел сорняки, парковку и забегаловку на другой стороне, потом посмотрел на часы. – Кроме того, они откроются только через несколько минут.

Разыскивая по карманам плаща сигареты и зажигалку, Дональд закатил глаза и вздохнул. Его дыхание тут же превратилось в дымное облако, которое повисло над головами, сцепившись с нашими выдохами, как воинственное привидение.

– Да боже мой, здесь так холодно.

– Не ной, Донни. – Рик выкатил грудь, как бойцовский петух, и скрестил перед собой руки. – Так что именно сказал его двоюродный брат?

Я сунул руки в карманы кожаной куртки, пошаркал ногами и посмотрел на Рика, которого непогода, кажется, совершенно не беспокоила. Наши различия в этот момент были отчего-то особенно заметны, и я изумился тому, что мы оставались вместе вопреки столь разительному несходству.

«Как части целого», – говорил когда-то Томми. Нашего первого, давно похороненного главаря в какой-то момент сменил Рик, совершенный альфа-самец, не упускавший возможности напомнить, какие мы жалкие и как из нас не вышло чего-то и вполовину стоящего, но всегда готовый нас защищать и спасать в случае чего.

Дональд пытался зажечь сигарету на усилившемся ветру. Его глаза с темными кругами, казалось, запали глубже, чем обычно, лицо было бледнее, все тело выглядело еще более тощим, почти изможденным.

– Я позвонил ему около десяти вечера. – Ему наконец удалось зажечь сигарету. – Я выпил, не знал, что уже так поздно. Наверное, разбудил его брата, он казался сонным. Бернард несколько раз звонил мне, оставлял сообщения на автоответчике, но я все не мог собраться и перезвонить, а тут решил узнать, как он там.

Его прервал пронесшийся мимо с оглушительным гудением поезд. Мы наблюдали за почти бесконечной вереницей грузовых вагонов, пока они не скрылись за поворотом.

– Мусорный поезд, – объявил Рик, как будто только он обладал столь сокровенным знанием.

Тощее тело Дональда пошатывалось от ветра. Длинными тонкими пальцами он пригладил редеющие волосы.

– Когда я попросил позвать Бернарда, – продолжил он, – его брат ничего не сказал, и я сначала подумал, что соединение оборвалось. Но потом я услышал, как он дышит, и понял… понял, что-то случилось. В конце концов он сказал, что, мол, ему очень жаль, но Бернард ушел из жизни. Именно так и сказал: ушел из жизни.

– Все еще в голове не укладывается. – Рик покачал головой, и стала особенно заметна покрывавшая ее синяя бандана и болтавшийся в ухе маленькой золотой крестик. Рик был загорелым, подтянутым и мускулистым, выглядел лучше и моложе нас с Дональдом и прекрасно это осознавал. Он участвовал в спортивных играх, качался, не курил и редко пил. Даже не начал терять волосы. Тщеславие, боевитость, секс с молодыми женщинами – вот слабости Рика, и он предавался им всем, работая вышибалой в местном клубе.

– Я спросил, что случилось, – без выражения продолжил Дональд, затягиваясь с бездумным автоматизмом. – Он ответил, что нашел Бернарда во вторник вечером.

– Господи, – вздохнул Рик. – Он умер так давно, а мы даже не знали.

Дональд отвел глаза.

– Он ничего больше не говорил, и я снова спросил, что случилось. И тогда он сказал, что Бернард повесился.

Я отмел мелькнувший перед глазами образ подвешенного к стропилам безвольного тела. Подумал было, не рассказать ли о кошмаре, и решил, что не стоит.

– По закону штата, если смерть наступила без свидетелей, проводится вскрытие, – пояснил Дональд. – Разумеется, смерть Бернарда признали самоубийством, но, судя по всему, у его двоюродного брата не было средств на похороны, а сам Бернард совсем разорился, так что…

– Почему этот придурок не позвонил кому-то из нас? – рявкнул Рик. – Об этом ты его спросил?