— Так ты хочешь вести кампанию против законопроекта?

— Ну конечно!

— Это безумие… — Этель была огорчена, обнаружив такое расхождение во взглядах с человеком, с которым ее связывали дружба и сотрудничество. — Прости, но я не представляю, как мы будем призывать членов парламента голосовать против того, за что мы столько времени боролись.

— Мы боролись не за это! — воскликнула Мод, еще больше раздражаясь. — Мы боролись за равенство, а это — не равенство! Если мы поддадимся на эту хитрость, мы останемся не у дел еще как минимум на поколение.

— Здесь дело не в том, поверить в их хитрость или нет, — обиженно ответила Этель. — Меня это не обманывает. Я понимаю то, что ты доказываешь, не особенно это и сложно. Но ты делаешь из этого неверные выводы.

— Да неужели?! — сухо сказала Мод, и Этель вдруг заметила, как похожа она на Фица: брат и сестра отстаивали свою точку зрения с одинаковым упрямством.

— Ты только подумай, какую рекламу нам устроят наши враги! «Нам всегда было ясно, что эти женщины сами не знают, чего хотят, — скажут они. — Вот потому-то голосование не для них!» Нас снова поднимут на смех.

— Наша пропаганда должна быть лучше, — заносчиво ответила Мод. — Нам просто нужно очень внятно всем объяснить, что происходит.

Этель покачала головой.

— Мы много лет боролись против закона, запрещающего женщинам голосовать. Это и есть барьер, который надо преодолеть. А после можно будет рассматривать возможности уступок и улаживать формальности. Снизить планку возраста и ослабить другие ограничения будет много легчи. Ты должна это понять!

— Ничего я не должна! — ледяным тоном сказала Мод. Она терпеть не могла, когда с ней так говорили. — Этот законопроект — шаг назад. Любой, кто его поддерживает, предатель!

Этель смотрела на Мод. Эти слова больно ранили ее.

— Не говори так!

— Не надо мне указывать, что мне говорить, а что нет.

— Мы работали и боролись вместе два года, — сказала Этель, и к глазам подступили слезы. — Неужели ты действительно считаешь, что если я с тобой не согласна, то я предаю наше дело, борьбу за женское избирательное право?

Мод была неумолима.

— Именно так я и считаю.

— Отлично, — сказала Этель, и, не зная, что тут еще можно сделать, вышла из комнаты.

II

Фиц заказал своему портному шесть новых костюмов. Старые болтались на его исхудавшем теле, и выглядел он в них стариком. Он надел новый вечерний костюм: черный фрак, белый жилет, белую сорочку с воротником-стойкой и белым галстуком-бабочкой. Взглянул на себя в напольное зеркало и подумал: «Так-то лучше».

Он спустился в гостиную. По дому он мог ходить без трости. Мод налила ему рюмку мадеры.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила тетя Гермия.

— Доктора говорят, нога заживает, хоть и медленно.

Фиц сделал попытку вернуться на фронт, но холод и сырость окопов плохо сказались на ране, и его отправили долечиваться и работать в разведке.

— Я понимаю, тебе больше хотелось бы остаться там, ну а мы нисколько не жалеем, что ты не участвовал в боях этой весной.

Фиц кивнул. Наступление Нивеля обернулось поражением, и Нивеля сместили с поста главнокомандующего. Во французских войсках начались мятежи, они защищали свои позиции, но отказывались идти в наступление. Пока этот год был неудачным для Антанты.

Но Мод ошибалась, думая, что Фиц предпочел бы остаться на передовой. Работа, которой он занимался в сороковой комнате, была, несомненно, важнее, чем сражения во Франции. Многие боялись, что немецкие подводные лодки перекроют английские каналы снабжения. Но комната сорок была в состоянии определять местонахождение немецких подводных лодок и предупреждать о них корабли. Эта информация, вместе с тактикой сопровождения кораблей эскадренными миноносцами, существенно снизила эффективность войны подводных лодок. Это был триумф комнаты сорок, хотя о нем мало кто знал.

Теперь опасную ситуацию создавала Россия. Царь был низложен, и случиться могло что угодно. Пока у власти оставались «умеренные», но сколько это могло продолжаться? Опасность угрожала не только семье Би и наследству Малыша. Если в российском правительстве победят экстремисты, они могут заключить с Германией мир и сотни тысяч немецких солдат будут переброшены во Францию.

— Хотя бы Россию мы пока не потеряли, — сказал Фиц.

— Да, — сказала Мод, — немцы надеются, что восторжествуют большевики — это всем известно.

При этих словах в комнату вошла графиня Би в серебристом шелковом платье с глубоким вырезом. На ней были украшения с бриллиантами. Фиц и Би собирались на обед и на бал: в Лондоне был сезон приемов. Би услышала слова Мод и сказала:

— Не надо недооценивать царскую фамилию! Возможно, монархия еще вернется! В конце концов, что получил от революции русский народ? Рабочие по-прежнему голодают, солдаты по-прежнему умирают, а немцы по-прежнему наступают.

Вошел Граут с бутылкой шампанского. Он беззвучно открыл ее и наполнил бокал для Би. Как всегда, она отпила один глоток и отставила бокал.

Мод сказала:

— Князь Львов заявил, что на выборах в учредительное собрание смогут голосовать и женщины.

— Еще выполнит ли он свое обещание? — заметил Фиц. — Временное правительство делает множество заявлений, но слушает ли их кто-нибудь… Насколько я понял, каждая деревня выбирает свой совет и сама управляет своими делами.

— Вы только себе представьте! — сказала Би. — Эти суеверные, невежественные крестьяне…

— Да, это очень опасно! — сердито сказал Фиц. — Никто и представления не имеет, как легко утонуть в анархии и варварстве! — Эта тема всегда приводила его в ярость.

— Вот будет смех, — сказала Мод, — если Россия станет более демократичной, чем Великобритания.

— Парламент готовится обсуждать закон, разрешающий женщинам голосовать, — сказал Фиц.

— Но имеют в виду лишь женщин старше тридцати, домовладелиц и жен домовладельцев.

— Но ты должна радоваться, что хоть каких-то успехов вы добились. Я читал в одном журнале статью твоей подруги Этель. — Фиц был потрясен, когда, сидя в клубе и просматривая «Нью стейтсмэн», вдруг заметил, что статья, которую читает, подписана именем его бывшей экономки. Ему пришла в голову неприятная мысль, что, пожалуй, у него могло бы не получиться написать так ясно и так хорошо аргументировать свою позицию. — Она считает, что женщины должны с этим согласиться из соображений, что лучше хоть что-то, чем ничего.

— Боюсь, что я с этим согласиться не могу, — холодно сказала Мод. — Я не собираюсь ждать до тридцати, чтобы считаться существом человеческого племени.

— Вы с ней что, поссорились?

— Мы решили пойти каждая своим путем.