«А что собираетесь?» — хотел сказать Левка, но прикусил язык.

Вялов перевел взгляд на Маргу.

— Мало я тебе врезал, — сказал он.

Марга подхватила сумочку, открыла, сунула в нее руку и так замерла.

— Если ты хоть на дюйм ко мне приблизишься, я — Господи, прости! — я прострелю твое толстое брюхо! Слышишь, боров!

Левка не мог не восхититься ее выдержкой. Немногим хватило бы духа угрожать Джозефу Вялову.

Вялов побагровел от злости, но отвернулся от Марги и заговорил с Левкой.

— А вот знаешь ли ты, что ты теперь сделаешь?

Что он еще придумал?

Левка не ответил.

— Ты, мразь, отправишься в армию! — сказал Вялов.

Левка похолодел.

— Вы шутите!

— Когда в последний раз я с тобой шутил?

— Я не пойду в армию! Как вы меня заставите?

— Пойдешь сам — или тебя призовут. И знаешь что? Может, ты мне и родня, но я очень надеюсь, что рано или поздно тебя пристрелят.

VI

В конце июня Чак и Дорис устроили прием в саду. Гас пришел с родителями. Все мужчины были в костюмах, а женщины — в летних нарядах и экстравагантных шляпках. Подавали пиво, лимонад, сандвичи и пироги. Клоун раздавал сласти, а школьный учитель в считанные минуты устроил детям веселые состязания: бег в мешках, потом с яйцом в ложке, и парами со связанными ногами — «двое на трех ногах».

Дорис снова хотелось поговорить с Гасом о войне.

— Ходят слухи, французская армия бунтует, — сказала она.

Гас знал, что правда ужаснее слухов: взбунтовались пятьдесят четыре французских дивизии, двадцать тысяч солдат дезертировали.

— Полагаю, потому-то они и сменили тактику: прекратили нападки на союзников и начали защищаться от врагов, — спокойно ответил он.

— По всей видимости, французские офицеры ужасно обращаются со своими солдатами! — Дорис собирала плохие известия, потому что они оправдывали ее отношение к происходящему. — А наступление Нивеля обернулось катастрофой.

— Когда прибудут американские войска, им сразу станет легче. — Первые американцы уже сели на корабли, отправлявшиеся во Францию.

— Но пока мы послали чисто символическую поддержку. Надеюсь, это означает, что мы собираемся играть в войне второстепенную роль.

— Нет, это не так. Нам нужно набрать, обучить и вооружить по меньшей мере миллион человек. Мгновенно этого не сделать. Но в следующем году мы пошлем сотни тысяч.

Дорис обернулась и сказала:

— Боже, вон идет один из наших новобранцев!

Гас обернулся и увидел семейство Вяловых: Джозефа и Лену с Ольгой, Льва и маленькую девочку. Лев был в военной форме. Выглядел он сногсшибательно, но его красивое лицо было угрюмым.

Гас почувствовал себя неловко, а вот его отец, тут же войдя в привычную роль сенатора, сердечно пожал Вялову руку и сказал что-то, заставившее того рассмеяться. Мать благосклонно завела с Леной светскую беседу и заворковала над ребенком. Гас понял, что родители предполагали возможность этой встречи и решили вести себя так, будто никакой помолвки никогда не было.

Он поймал взгляд Ольги и вежливо поклонился. Она вспыхнула.

Пешков держался по обыкновению нагло.

— Ну что, Гас, президент доволен тем, как вы уладили дело с забастовкой?

Остальные услышали вопрос и затихли, ожидая ответа Гаса.

— Он рад, что вы проявили благоразумие, — тактично ответил Гас. — Я вижу, вы записались в армию?

— Добровольцем. Я посещаю курсы для офицеров.

— И как вам там нравится?

Гас вдруг заметил, что их с Пешковым окружили слушатели: Вяловы, Дьюары, Диксоны. С тех пор как помолвка была расторгнута, никто не видел их в одной компании, и теперь всем было любопытно, как они себя поведут.

— Я-то к армии приспособлюсь, — сказал Пешков. — А вы?

— Что — я?

— Вы сами в армию пойдете? В конце концов, это вы с вашим президентом втравили нас в войну.

Гас ничего не ответил, но ему стало стыдно. Пешков был прав.

— Можно подождать и посмотреть, призовут вас или нет, — добавил Пешков, растравляя рану. — Как знать, может, вам и повезет. Во всяком случае, наверное, если вы вернетесь в Вашингтон, президент поможет вам избежать призыва.

И рассмеялся.

Гас покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Я размышлял об этом. Вы правы, я вхожу в правительство, которое начало мобилизацию. Я вряд ли уклонился бы.

Он увидел, что отец кивает, словно именно этого и ждал. Однако мать сказала:

— Но Гас, ты же работаешь в аппарате президента! Разве может человек внести больший вклад в дело победы?

— Вот только всем может показаться, что он трусоват, — сказал Пешков.

— Именно, — сказал Гас. — Поэтому в Вашингтон я не еду. Эта страница моей жизни дописана. Я уже говорил с генералом Кларенсом, командиром Буффальского дивизиона. Я вступаю в Национальную армию.

Мать Гаса тихо заплакала.

Середина июня 1917 года

Этель никогда не думала о правах женщин — до того самого дня, когда, беременная и незамужняя, она оказалась в библиотеке Ти-Гуина, а мерзкий адвокатишка Солман учил ее жизни. Ей предстояло потратить лучшие годы своей жизни на то, чтобы, выбиваясь из сил, кормить и растить ребенка Фица, а у отца ребенка никаких обязательств перед ним не было. Это так несправедливо, что Солмана ей хотелось убить.

Потом, в Лондоне, ей предлагали только ту работу на которую не нашлось желающих среди мужчин, и платили лишь половину того, что стали бы платить мужчине, а то и меньше.

Но тверже цемента ее феминизм сделался в те годы, когда она жила бок о бок с крепкими, работящими и отчаянно бедными женщинами лондонского Ист-Энда. Мужчины часто рассказывали сказку про разделение обязанностей в семье: он зарабатывает деньги, а она смотрит за домом и детьми. Но в жизни все было по-другому. Почти все женщины, с которыми общалась Этель, работали по двенадцать часов в сутки, — а еще они смотрели за домом и детьми. Голодные, изнуренные работой, живущие в лачугах и одетые в лохмотья, они при этом могли петь, смеяться и любить своих детей. И каждая, по мнению Этель, была более достойна права голосовать, чем десятеро мужчин.

Она так долго этого добивалась, что когда в середине 1917 года женское избирательное право стало реально достижимым, с трудом в это верила. Как в детстве, когда она спрашивала: «А что будет на небе?» — и все никак не могла добиться ответа, который бы ее устроил.

Парламент согласился вынести этот вопрос на обсуждение в середине июня.