Он встретился с ним еще раз через десяток лет – в 1957 году, когда Хайнлайн переработал «Детей Мафусаила» для переиздания в «Gnome Press» – «…у меня эта задача вызывает не больше энтузиазма, чем необходимость заменить шину ночью в проливной дождь, но боюсь, что это необходимо сделать…».

Супруга писателя, Вирджиния, считала, что роман нужно просто переписать полностью, от начала до конца. Сам Хайнлайн был не столь радикален и больше дорожил своим временем. Поэтому он ограничился доработкой, благодаря которой изначально приключенческий роман, тяготеющей к космоопере, заметно сместился в сторону философии. В частности, в финале новой версии романа появился следующий диалог:

– Похоже, ты повзрослел, – снова засмеялся Либби.

– Ну, кое-кто сказал бы «давно пора». Серьезно, Энди, думаю, я действительно повзрослел. И последние два с половиной столетия были, так сказать, моим отрочеством. Прожив столько лет, я знаю окончательные ответы на главные вопросы не больше, чем малышка Пегги Везерел… Людям – нашему виду то есть, землянам, – никогда не хватало времени для решения главных вопросов. Масса возможностей, но недостаточно времени, чтобы правильно их использовать. В том, что касается главных вопросов, мы недалеко ушли от обезьян.

– И как ты собрался решать эти главные вопросы?

– Откуда мне знать? Спроси меня лет через пятьсот.

– Думаешь, что-то изменится?

– Думаю, да. В любом случае, у меня будет время пошататься кругом и подсобрать кое-какие интересные факты…

Вопрос, заключенный в этих словах, требовал ответа. Чем станет человек, у которого будет достаточно времени для того, чтобы обдумать вечные вопросы о жизни, Вселенной и тому подобном? Что кроется «за этим горизонтом»? Если прежний Лазарус Лонг отправлялся в космос навстречу приключениям (и с тайной надеждой надрать задницу джокайрийским богам), то новый должен был добыть ответы, не менее фундаментальные, чем число 42.

В очередной раз Хайнлайн планировал вернуться к «Da Capo» в 1963 году, когда вновь замаячила перспектива издать полный комплект «Истории будущего» в «Putnam’s Sons». Однако планам не суждено было осуществиться – и в том же 1963 году британское издательство «Gollancz» опубликовало «Пасынков Вселенной», объединив две повести в один роман. Через год он вышел в «Putnam’s Sons» в том же составе – и на истории «Авангарда» тем самым была поставлена точка, а вместе с ней – на «Истории будущего». И больше попыток дополнить диаграмму Хайнлайн не предпринимал. Однако заметки, скопившиеся для «Da Capo», оставались, и оставалась недосказанной история с рыжим бессмертным героем.

Миновало еще десять лет, и тема бессмертия в жизни писателя обрела внезапную актуальность.

6 января вечером Хайнлайн почувствовал боль в желудке, у него начался сильный озноб. Вызванный к больному доктор объяснил состояние неизвестным вирусом и прописал парочку таблеток для снятия симптомов. Однако через две недели симптомы не исчезли, вместо этого у больного поднялась температура, он либо терял сознание, либо пребывал в бреду. Джинни вызвала скорую, и Хайнлайна отвезли в больницу. 23 января, после недели анализов и консилиумов, все тот же доктор Кальчано диагностировал у Роберта пневмонию – основываясь на высокой температуре. К этому моменту Вирджиния связалась с братом Хайнлайна, и тот рекомендовал ей немедленно увезти Боба из этого дурдома в Стэнфордский медицинский центр. Врачи в Стэнфорде были шокированы состоянием пациента и начали свою серию анализов. На другой день хирург диагностировал перитонит, разрыв кишечника, заражение крови, отказ почек и предтерминальное состояние. Хайнлайн пришел в сознание перед самой операцией – он отчетливо понимал свои перспективы и «был счастлив умереть, будучи в курсе того, что происходит». После операции он пришел в себя еще на короткое время – достаточно, чтобы подписать неограниченную доверенность на имя Вирджинии Хайнлайн, давая ей право решать за него все медицинские, деловые и имущественные вопросы. Когда он в следующий раз пришел в себя, он увидел рядом с постелью незнакомую седую женщину.

«Мне сказали, что это моя жена, – посетовал он через некоторое время, – но у моей жены рыжие волосы, а у этой самозванки они белого цвета!» «Ладно, пусть я не твоя жена, – парировала Джинни, – но доверенность-то все равно у меня!»

Восемь недель спустя его выписали из больницы, через три месяца он снова начал ходить и набирать потерянные 20 килограммов. Пограничные состояния, пережитые Хайнлайном на пороге смерти, побудили его серьезно пересмотреть жизненные ценности:

«…За последние десять лет посторонние люди постоянно отнимали у меня время, и теперь я наконец-то понял, что у меня нет никаких обязательств тратить эти золотые дни на кого-либо, кроме своих друзей. Я понял это еще в больнице. Если бы я умер в феврале, я бы не сделал ни одной из тех вещей, которых они от меня ожидали. Так что я рассматриваю свое выздоровление как повод к перерождению и намерен отныне жить полной жизнью, а не вязнуть в дурацких хлопотах, которыми я не хочу заниматься и которых никто не имеет права от меня требовать…»

Прошло два года, Хайнлайн жил для себя – он читал, болел, путешествовал, ложился на новые операции, встречался с друзьями и писал предисловия к чужим книгам.

«Ты что-нибудь пишешь?» – спросил литературный агент.

«Спроси меня лет через пятьсот», – сказал Лазарус Лонг.

«Мне нужны деньги на стоматолога», – сказала Вирджиния.

«Прожив столько лет, я знаю окончательные ответы на главные вопросы не больше, чем малышка Пегги Везерел…» – сказал Лазарус Лонг.

«Какого черта? Если у меня нет ответов сейчас, откуда они возьмутся потом?» – сказал Хайнлайн и сел за пишущую машинку. В конце концов, 64 года – вполне подходящий возраст для того, чтобы подвести какие-то итоги.

Новый роман должен был стать тем, что он давным-давно хотел написать, – «социально-философская проза в духе Айн Рэнд», что-то на полпути между фантастическим гетто и мейнстримом. Нечто масштабное, с критическим пересмотром всех сторон жизни, наподобие «Люди как боги» Уэллса или его собственного, так и не опубликованного романа «Для нас, живущих» – разумеется, на новом уровне, с еще более грандиозным размахом социально-этического маятника и умопомрачительными перспективами…

Но из этого ничего не вышло.

Хайнлайн начал с разговора о «главных вопросах», о жизни и смерти, и текст из традиционного романа незаметно превратился в мемуары умирающего Лазаруса Лонга. Пятьсот лет не превратили Лонга в бога или даже полубога, он стал депрессивным, мерзким, вздорным и временами чертовски болтливым старикашкой, его следовало сжечь, чтобы возродить к новой жизни, как птицу Феникс. Лонг действительно дает ответы на вечные вопросы, но пафос не в его характере, и вот уже беседы на смертном одре превращаются в собрание анекдотов, которые естественным образом упаковываются в альманах наподобие «Тысячи и одной ночи».

Возможно, будь это обычный роман обычного писателя-фантаста, ему бы суждено было так и остаться альманахом историй, связанных центральным персонажем. Но амбиции Хайнлайна простирались дальше. Возможно, он чувствовал, что пишет свой Magnum opus, а потому конечный результат должен быть куда сложнее.