которая должны была убедить послов в том, что и русские послы прежде, и цесарские, и французские соблюдали требуемый Штатами этикет. Спор закончился обещанием послов, очень, впрочем, уклончивым, что они будут депутатов «встречать, где пристойно и как поспеют, а провожать будут с подобающею честью»[1046]. Вечером в день въезда, 17/27 сентября, к послам явились 7 депутатов: «семь человек Стат розных провинций»; послы встретили их «в сенях», и дело опять не обошлось без этикетных пререканий. «Как прибыли в город на посольской двор, — отмечает в „Записной книжке великой особы“ сановный автор ее, принимавший участие во въезде посольства в Гаагу, — приехало цугами два человека (Стат) с поздравлением, а к обеду семь; из них был один президент, который потчивал нас столом. Мы встречали их на крыльце, и президент долго не выходил из кареты для того, что послы нашли не сошли на нижнее крыльцо»[1047]. Когда препирательства были улажены, президент Штатов, вошедши в палату, поздравил послов с прибытием. Депутаты выразили благодарность «за милость великого государя, что изволил прислать таких великих послов и честных особ», заявили, что они рады послам «вседушно и желают великому государю многолетнего здоровья» и счастливой победы над неприятелем, «а им, великим послам, они рады служить во всяком их поведении со всякою охотою». Послы отвечали благодарностью.

После обмена приветствиями депутаты хотели удалиться и явиться затем к ужину; но послы упросили их остаться, на что депутаты согласились. «И по тех разговорех Статы говорили, что они поедут в сборную палату, а к ужину будут. И великие и полномочные послы им говорили, чтоб они, господа Статы, себя и их, послов, не трудя, у них побыли, пока то время приспеет; и Статы позволили и сели с великими послы за столом и говорили о настоящих делах». Затем состоялся ужин. «И когда есть приспело, и тогда великих и полномочных послов Статы звали за стол и ели в особой полате; сидели великие послы за столом в первых местех, по правую сторону сидели два человека Стат, по левую сторону пять человек». Петр, принимавший участие во въезде по обыкновению в какой-либо второстепенной роли среди посольских дворян, был и на ужине с депутатами: «подле Стат кругом всего стола сидели знатные началные люди Преображенского полку (одно из условных обозначений царя в „Статейном списке“) и дворяне; а иные дворяне ж, валентеры, и дворяне посолские и приказные люди ели за другим столом. И пили за столом кубки ренского, в начале про здоровье великого государя, его царского величества, потом Голанских Стат и про здоровье Аглинского короля и иных союзных, и про посолское здоровье. А в то время трубили на трубах голанские трубачи»[1048].

Поутру 18 сентября перед посольскими помещениями исполнена была своеобразная серенада. Явились 26 барабанщиков и «на поздравление били в барабаны»[1049]. В этот день Петр Лефорт и Богдан Пристав объехали находившиеся в Гааге посольства: цесарское, испанское, английское, датское, шведское и бранденбургское, извещая о прибытии московских послов и завозя визитную карточку Лефорта, на которой было изображено его имя со всеми пышными титулами: Son Excellence Monseigneur Lefort, general des Gardes et de l’Infanterie de Leurs Majestйs czariennes, admiral de ses flottes, presйdent de tous ses conseils Vice-Roy du grand duchй de Novogrod, ambassadeur extraordinaire et plenipotentiaire aux principales cors de l’Europe[1050].

На это иностранные послы ответили присылкой в тот же день своих чиновников с поздравлением по поводу прибытия. Оказывается, что русское посольство соблюдало в этом случае тогда уже в Европе и действующий доныне обычай, по которому вновь прибывающие в столицу государства иностранные послы не делают первого визита своим товарищам, а только извещают их о своем приезде и ожидают первого посещения с их стороны[1051]. При этом обойдено было намеренно французское посольство, и это было сделано по личному настоянию Петра, руководившего послами. На это личное распоряжение царя, запретившего посещать французское посольство, так как «Московскому государству нечего делать вместе с Францией», ссылается Петр Лефорт в своих письмах в Женеву к отцу, который очень интересовался этим исключением французского посольства и расспрашивал сына о его причинах. «Я могу привести вам, дорогой батюшка, — пишет Петр Лефорт, — только одно объяснение относительно визита, который следовало бы сделать послам Франции: этого не пожелал его величество. Не умею вам сказать причину: из-за князя ли это Долгорукого (князя Якова Долгорукого, нелюбезно принятого при французском дворе в 1686 г.) или по каким-либо иным обстоятельствам, которые пока еще мне неизвестны»[1052]. Возможно, что Петр не желал вступать в сношения с французскими представителями, пока не был еще заключен мир с французами у союзника России цесаря. Несомненно, что одной из причин такого явно выраженного нерасположения к Франции была ее политика в Константинополе, поддерживавшая турок против Священного союза, и политика в Варшаве, поддерживавшая принца де Конти против Августа Саксонского. Французские послы и в Голландии всячески старались повредить успеху русского посольства[1053]. Бойкот французских представителей был объявлен очень строгий, и всему составу русского посольства было запрещено входить в какие-либо сношения с составом французского посольства. Обойдены были также представители дворов мелких курфюрстов, потому что, по словам того же Петра Лефорта, в сравнении с курфюрстом Саксонским и Бранденбургским они не имеют никакого значения[1054]. Не упомянут при этом объезде посольств Петром Лефортом и Богданом Приставом посол курфюрста Саксонского и польского короля, знакомый уже нам Христофор Дитрих Бозе; но он уже виделся с русскими послами в Амстердаме, и, кроме того, он не получил еще официального подтверждения своего назначения. Сам он, продолжая начатые в Амстердаме переговоры, посещал русских послов неоднократно в Гааге.

Неизвестно, когда и как именно Петр вернулся из Гааги в Амстердам. К 18/28 сентября Ноомен относит прогулку его на остров Тессель[1055], которую Схельтема приурочивает неопределенно к «последним числам сентября» (н. ст.). Так как об этой поездке упоминает и вполне достоверный документ — письмо к Петру второго посла Ф. А. Головина от 12 октября[1056], то нет оснований заподозревать известия Ноомена и Схельтемы, причем последнее снабжено несколькими, вполне, впрочем, приемлемыми подробностями. Царь отправился на яхте в сопровождении Витзена и еще нескольких лиц. Во время этого путешествия, как и в других случаях, он охотно говорил об осаде Азова и о сопряженных с ней операциях, и при этом Схельтема сообщает, что до сих пор, т. е. до его времени, у одного амстердамского ученого Якова Конинга сохраняется лист бумаги, на котором