Каховки Днепр расширялся, терялся в болотистых плавнях. Мостов не существовало, и каждая верста, вниз по Днепру, отдаляла красных от Крымского перешейка.

Таким образом, главные силы 2-й армии генерала Витковского[595] были сосредоточены полукругом у Каховки, имея задачей овладеть тет-де-поном или, во всяком случае, его нейтрализовать. Для охраны нижнего течения Днепра, от Каховки до Кинбурнской косы, был выделен с начала сентября гвардейский отряд полковника Эссена, недавно развернутый из гвардейского батальона при 136-м пехотном Таганрогском полку[596]. Существовавшая в девятнадцатом году Сводно-гвардейская дивизия[597] была интернирована в феврале месяце в Польше, в составе войск генерала Бредова. Из вернувшихся из Польши офицеров и солдат этой дивизии и был развернут гвардейский батальон полковника Эссена[598].

Целая группа офицеров лейб-гвардии Гренадерского полка[599] во главе с полковником Лукошковым[600] находилась в Крыму или попала через Одессу в Югославию и оттуда вернулась в Крым. Получив несколько десятков пленных красноармейцев, полковник Лукошков начал формировать на уединенном хуторе, недалеко от Чаплинки, «свой» гренадерский батальон. Правой рукой его был горячий, отважный и неутомимый полковник Вашадзе[601], истый патриот своего полка. Солдаты были молодые, необученные или плохо обученные, по новому советскому уставу. Не было ни шинелей, ни белья. «Советские» ботинки чинились телефонным проводом. Не было ни манерок, ни лопат, ни подсумков. Винтовки были скверные, уже советского производства, из плохо закаленной стали. Не было ни одного пулемета. Спали солдаты, зарываясь от утреннего холода в сено, так как, конечно, никаких одеял в лейб-гренадерском батальоне не существовало.

Тем не менее за три недели пребывания на хуторе полковнику Вашадзе удалось путем непрестанных занятий и муштровки превратить девятнадцатилетних крестьянских мальчиков в довольно приличных солдат. Погоны нашили из красной подушки, выменянной у хуторянки на фильдекосовые кальсоны одного из офицеров, кокарды нарисовали химическим карандашом. Единственного среди пленных старого царского унтер-офицера восстановили в звании. Монахов – так его звали – оказался настоящим кладом, и полковнику Вашадзе не раз приходилось сдерживать его унтер-офицерский пыл.

Когда лейб-гвардии Гренадерская рота была отправлена для несения гарнизонной службы в Армянск, она, или скорее он, т. к. в мыслях Лукошкова и Вашадзе существовал лейб-гвардии Гренадерский батальон, представляла собой стройную и даже однообразно одетую воинскую часть.

Недели три батальон простоял в Армянске, расположившись в брошенном доме с большим двором, на котором продолжались интенсивные занятия… Гарнизонная служба заключалась в охране главной гауптвахты 2-й армии (тогда еще 2-го Армейского корпуса). Здесь лейб-гренадеры получили свой первый пулемет (кольт) и здесь же встретили колонны бредовцев, в том числе и лейб-гренадер, что позволило пополнить, наконец, унтер-офицерский состав батальона. Удалось достать немного белья, и чернильные кокарды были заменены настоящими. Одновременно гвардейский батальон выходил из состава Таганрогского полка и разворачивался в Сводно-гвардейский полк[602] четырехбатальонного состава, в котором лейб-гренадеры продолжали числиться ротой.

Сводно-гвардейский полк был сосредоточен в селе Чаплинка, к северу от Перекопа, где получил на вооружение английские десятизарядные винтовки и пулеметы. Выходя из Чаплинки в Белоцерковку, ближе к Днепру и фронту, полк представлял собой уже сильную боевую единицу в 1200 штыков, при большом количестве тяжелых пулеметов. Полковник Лукошков принял в командование второй батальон, передав непосредственное командование Гренадерской ротой полковнику Вашадзе.

Командующий только что сформированной 2-й армией генерал-лейтенант Витковский принял в Белоцерковке парад Сводно-гвардейского полка. Парад прошел блестяще, и бывшие красноармейцы Троцкого держали винтовку и «печатали» не хуже бредовцев. Уже на этом параде лейб-гренадеры были в двухротном составе, что привело к тому, что во втором батальоне оказалось пять рот. Первую из них генерал Витковский принял за роту Московского полка, из-за кадетской фуражки взводного унтер-офицера, шедшего на правом фланге второй шеренги. На приветствие генерала: «Спасибо, московцы…» – рота ответила гробовым молчанием. Последний рядовой из Костромской или Ярославской губернии давно знал, что он – лейб-гренадер. Немного растерявшийся Витковский не дождался прохода второй роты (полк шел взводными колоннами) и поблагодарил гренадер между прохождением последнего взвода первой роты и первого – второй. Обе роты дружно и одновременно ему ответили. Кадету досталось от Вашадзе, но он продолжал с гордостью носить свою фуражку с красным околышем.

Сразу же после белоцерковского парада Сводно-гвардейский полк, переименованный в Гвардейский отряд, начал занимать линию Днепра, ниже Каховского тет-де-пона. Второй батальон полковника Лукошкова оказался на самом левом фланге боевого расположения белого фронта, с центром в Алешках, чуть ниже Херсона, занятого, как и весь правый берег Днепра, красными. Левее его, в сторону Кинбурнской косы и Прогнойска, действовали крестьянские партизанские отряды, охранявшие Днепровский лиман. Партизаны были очень ценными сотрудниками, не столько по своим боевым качествам, не очень высоким, ввиду отсутствия дисциплины, как из-за связей, которые они поддерживали с правым берегом.

На боевом участке второго батальона лейб-гренадеры держали левый фланг, занимая своими полутораста штыками двадцать верст берега от Кардашинки до Звурьевки, с центром в Голой Пристани. К этому времени батальон имел уже четыре тяжелых пулемета и один «льюис». Командовал батальоном все тот же неутомимый полковник Вашадзе, адъютант – капитан Татиев[603], начальник пулеметной команды – капитан Катарский[604]. На главной площади Голой Пристани, перед собором с высокой, изуродованной красными снарядами колокольней, находился главный пост лейб-гренадер, с постоянным пулеметом и отделением пехоты. Пулемет был установлен на изгиб реки, отходящей, почти под прямым углом, к Херсону. Левее большой остров, отделенный полуверстой воды, был «ничьей землей» и представлял собой спортивное поле для разведчиков и внезапных набегов.

Две ночи из трех люди находились в патрулях и заставах, в днепровских камышах. Красная артиллерия безостановочно долбила редкими и чаще всего неразрывавшимися снарядами по местечку, вздымая пыль на широких, с Невский проспект, улицах. Уже давно ни солдаты, ни рыбаки, ни мещане не обращали на них никакого внимания. Спать ложились на всякий случай к дальней стенке… авось разорвется раньше, в первой комнате. Иногда все же кого-нибудь убивало…

Подходила осень. По-прежнему не было шинелей. На батальон прислали одни-единственные английские кавалерийские рейтузы. По общему решению офицеров, их отдали кадету, виновнику белоцерковского скандала. Вопрос с шинелями разрешили совершенно неожиданно, реквизировав коричневые больничные халаты сумасшедшего дома в Алешках. С красными погонами и белыми (конечно, матерчатыми) поясами получилось даже красиво.

Лейб-гренадеры имели уже свой собственный запасный батальон, в селе Колончак, пополнявшийся все теми же военнопленными красноармейцами, увы, полураздетыми и разутыми нашими боевыми частями в момент сдачи. Опустевшие давно интендантские склады высылали от времени до времени пару рейтуз или сапог на батальон, и армия волей-неволей принуждена была одеваться за счет пленных. К осени