– Завтра меня сожгут.

Роберт Мейсон замялся.

– Во славу Господа! – воскликнула Абигайль, неотрывно глядя на мужа.

– Значит, я правильно поступил? – робко спросил Питер.

– Ты свершил богоугодное дело, – подтвердила она.

Питер встал и, обернувшись к Роберту, провозгласил:

– Вверяю жену мою твоим заботам.

Роберт смиренно склонил голову.

– Ты не отречешься? – не выдержал Эдвард, нарушив мрачную торжественность происходящего. – Питер Мейсон, прошу тебя, отрекись! Отрекись на словах, сохрани истинную веру в сердце!

В голосе Шокли звучала неизбывная мука, будто это ему, а не Питеру Мейсону грозила страшная смерть на костре.

Роберт смущенно отвел глаза.

– Каждый поступает по велению совести, – невозмутимо изрекла Абигайль.

Питер Мейсон посмотрел на жену пристальным, понимающим взглядом и со вздохом произнес:

– И я тоже.

По странной случайности Нелли Уилсон с мужем приехали в Солсбери в день казни Питера Мейсона. Поначалу Нелли хотела письмом предупредить брата о приезде, но потом решила его удивить и явиться неожиданно. Ясным осенним утром карета Уилсонов катила по наезженной дороге, Нелли пребывала в прекрасном расположении духа, предвкушая встречу с Пирсом, как вдруг удивленно заметила, что в Фишертон устремилась толпа.

Сообразив, что происходит, Нелли велела кучеру повернуть.

Посреди Фишертонского пастбища, окруженный вязанками дров и хвороста, стоял Питер Мейсон, привязанный к столбу. Помощники шерифа поднесли к дровам зажженные факелы.

Нелли сразу поняла, что Питеру уготована сравнительно легкая смерть, – вязанки дров переложили мокрой палой листвой, чтобы мученик быстро задохнулся в клубах едкого дыма, а не жарился в безжалостных языках пламени. К Питеру приблизился старый каноник, в последний раз предложил ему отречься, но Питер неотрывно смотрел на Абигайль, неподвижно стоявшую рядом с Робертом.

Нелли Уилсон, в девичестве Годфри, поначалу никто не заметил – ни Абигайль, ни Эдвард Шокли с женой, ни Джон Муди.

«Неужели огонь и впрямь очищает заблудшую душу?» – думал Эдвард, глядя на жену, которая, опустившись на колени, начала читать молитву. Эдвард Шокли со стыдом последовал ее примеру.

Питер на миг отвел взгляд от жены и, увидев Нелли, радостно улыбнулся. Клубы черного дыма скрыли его от глаз толпы – помощники шерифа постарались на совесть. Вскоре все было кончено.

Люди начали расходиться. Абигайль Мейсон обвела взором редеющую толпу и внезапно заметила Нелли, которая со слезами на глазах смотрела на пляшущие языки пламени.

Абигайль, брезгливо поморщившись, решительно двинулась к ней. Роберт покорно шел следом.

Абигайль Мейсон подошла к Нелли и, обернувшись к бейлифу и помощникам шерифа, провозгласила:

– Вот, глядите, явилась блудница вавилонская! Арестуйте ее немедленно.

Нелли, поджав губы, задумчиво поглядела на нее.

– Это моя жена! – твердо заявил капитан Уилсон. – Кто ты такая, чтобы порочить ее честное имя, – городская сплетница или проклятая ведьма?

Все вокруг рассмеялись.

– Нет! – выкрикнула Нелли, перекрывая смех. – Это Абигайль Мейсон, она нарочно мужа на костер отправила, чтобы новым муженьком обзавестись.

Абигайль, смертельно побледнев, вперила в Нелли горящий ненавистью взор.

Эдвард Шокли, мучимый совестью, внезапно сообразил, что Нелли права.

Кровавое правление королевы Марии неуклонно приближалось к концу.

В 1557 году, после смерти епископа Солкота, в Сарум прислали трех католических священников, но нового епископа назначать не торопились. В том же году Филипп II, король Испании, вернулся к нелюбимой жене, желая втянуть Англию в войну против Франции. Граф Пемброк возглавил семитысячное войско, и французы потерпели сокрушительное поражение в битве при Сен-Кантене, уступив объединенным силам английской и испанской армии, однако же победа оказалась недолговечной. В 1558 году французские войска заняли Кале, и Филипп, желая сохранить свои земли в Италии, не стал защищать город. Английские владения в Европе отошли Франции, что было выгодно английской казне (на оборону Кале уходили огромные средства), но окончательно подорвало престиж королевы Марии.

Ненавистная королева-католичка скончалась от лихорадки в ноябре 1558 года.

В правление Марии Кровавой на костре погибло двести восемьдесят три человека – не так уж и много по меркам того времени, однако этого хватило, чтобы вызвать недовольство англичан. Последний приговор, вынесенный в Саруме перед смертью Марии, так и не привели в исполнение – шериф уничтожил письменный приказ, а нового Мария подписать не успела.

На историческую арену Англии вступили два блистательных государственных деятеля – королева Елизавета I и Джон Джуэл, епископ Солсберийский.

1580 год

Эдвард Шокли возвращался домой из деревни Даунтон, к югу от Солсбери. После полудня прохожие на улицах города встречались редко. Подъезжая к своему дому, Эдвард с удивлением заметил, что из дверей поспешно выходит какой-то человек, по виду ремесленник. Окликнуть его Шокли не успел, и незнакомец скрылся в переулке, ведущем к рыночной площади.

Эдвард недоуменно пожал плечами и с легким сердцем вошел в дом.

Прежде он долгие годы жил в страхе, лгал жене и терзался угрызениями совести. Теперь же, благодаря королеве Елизавете, у него появилась цель в жизни. Кэтрин Шокли или Абигайль Мейсон подобной цели не одобряли, но Эдвард, как и многие его соотечественники, считали ее разумной и благородной.

Она заключалась в достижении мира путем уступок и компромиссов.

При мудрой и дипломатичной королеве Елизавете в Англии наконец-то воцарился мир – и на политической, и на религиозной арене. Елизавета I, пойдя по стопам своего отца Генриха VIII, объявила себя главой Англиканской церкви. Богослужение велось на английском, по Книге общих молитв, составленной архиепископом Кранмером; причастие – хлеб и вино – устанавливалось для обоих видов таинства Господня, Крещения и Вечери, а посещение церкви объявлялось обязательным для всех. По утвержденному парламентом Акту о супрематии всем лицам на государственной и церковной службе полагалось принести клятву на верность королеве.

Церковная служба приняла умеренно протестантский облик, да бы не вызывать возмущения католиков и не оскорблять их религиозных убеждений. Все нововведения говорили о терпимости, насильственных мер никто не применял. Елизавета, в отличие от сводной сестры Марии, к религии относилась без истовости, а вот страх гонений был ей известен не понаслышке. Блюсти чистоту душ подданных она не собиралась – пусть веруют во что угодно, лишь бы ходили в церковь и платили налоги.

Этим переменам противились только самые убежденные протестанты и ревностные католики, а остальные англичане вздохнули с облегчением. Да, нововведения были несовершенны, притворны и беспринципны, но в то же время вполне разумны и приемлемы.