она обрастает плотной, тяжёлой, подверженной страданиям оболочкой. В таком аспекте изнанка Мироздания воспринимается человеком как Ад… Так вот, о пропавших: многие из тех, кого наделённые дыханием Творца видят вокруг себя здесь и кого принимают за равных себе, являются всего лишь тенями, отброшенными самыми яркими качествами человеческой души, причём отброшенными как в прошлое, так и в будущее – на изнанке Мироздания время имеет несколько иные характеристики. И качества эти продолжают сопровождать человека так же, как сопровождали его в том, освещённом Создателем мире, только теперь их можно видеть и говорить с ними. Такой вот менетекел.

– Чёртов театр…

Максуд устало опустился на камень рядом с Сыном Неба: ноги отказывались держать вдруг отяжелевшее тело.

– Театр, – согласился Сын Неба. – И если люди – марионетки в театре Создателя, то Шамудра – это даже не театр марионеток – театр теней, отброшенных марионетками! Тень тени – вот истинная суть Шамудры, её душа! – и потускневшие глаза Сына Неба блеснули. – Рождённые теневой стороной человека мифические образы, тёмные фантазии, кошмары… Страхи здесь обретают человекоподобную плоть, так же, как и пороки… Иногда светлые мечты и добродетели, порождённые попавшей сюда живой душой, получают своё осязаемое воплощение. Печально лишь, что добродетелей так мало в человеке, и слабый их огонь быстро гаснет в тотальном сумраке…

– Слишком много теней… – проговорил Максуд. – Слишком.

– Слишком, – кивнул Сын Неба. – Шамудра переполнена тенями. Изнанка Мира обладает такой особенностью, что тени, обитающие на ней, способны отбрасывать собственные тени, а те в свою очередь ещё и ещё. И их имена – такие же условные, туманные – суть отражение призрачной природы теней. И иллюзорная память их – неконкретна, смутна и слаба… Кстати, помнишь толпу на площади перед храмом Блюстителей?

– Неужели все они – тени?

– Практически. За исключением единиц. Так что я вовсе не «шёл по головам».

– Бинеш, Рост, Сосоний, Дилшэд и даже Спингуль…

– Память твоя просыпалась – и они воплощались, и воплощением своим помогали тебе вспоминать дальше…

– Получается, всё это время я следовал за тобой один?!Никто из них не был реален?!

– Тебе лучше знать, реальна ли твоя тяга к знаниям и истине, существуют ли на самом деле в твоей душе любовь и сострадание…

– Я сошёл с ума…

– Не ищи спасения в том, что является ловушкой. Ты настойчиво пытаешься сбежать от реальности, уткнувшись носом в стену, зная при этом, что совершаешь глупость.

– А как мне реагировать? Все, кто был близок, – их нет на самом деле! Иллюзии! Тени! Но… если тени появляются только при наличии источника света, то где он? Что это за источник? Ты говорил что-то про душу? Мол, она сияет, и потому… Это точно не про мою! Да как ей светить, пропитанной грязью и мраком, царящими здесь?! Вот если только… А может, это ты, Фанис, тот светоч? Но в таком случае, выходит… А я-то тогда кто?! Я же – не тень?!! Я – реален?!!

– А как ты сам считаешь? Твоя память – что она говорит тебе? Ведь тебе удалось пробудить её! Пусть не до конца, но ты вспомнил!

– Память! – снова схватился Максуд за голову, будто предпринимая очередную попытку запустить пальцы в то, что так и не выцарапал прежде и что продолжало беспокояще свербеть где-то внутри черепной коробки. – Иногда я вижу целые эпизоды, и я знаю, что это не иллюзия, что это происходит… происходило со мной на самом деле…

– А имя?! Как твоё настоящее имя?! – потребовал Сын Неба.

– Имя… Имя… Я знаю, что меня зовут вовсе не Максуд, но… Я никак не могу… Да что мне теперь в имени и в памяти моей?! Не лучше ли потерять рассудок, нежели существовать без капли любви и надежды?!

Сын Неба разочарованно выдохнул и с досадой хлопнул ладонью по камню, на котором сидел.

– Стремление к свободе – вот что действительно важно и что должно занимать тебя! Вот что проведёт тебя сквозь беды и разочарования – реальные и мнимые! Свобода вернёт всё утраченное и добавит сверх того!

– А ты спросил, нужна ли она мне? Или им – тем, от которых ты сбежал? Которых ты бросил? Ты – «Сын Неба, сошедший с Небес»! Может, не надо было трогать этих несчастных, давно смирившихся с судьбой полураздавленного червя? Пусть бы копошились в своей грязи, даже не представляя, что такое надежда! Но ты – сказал им, что они страдают зря! Ты – принёс им проблески света и этим переполнил их чашу страданий! Ты, «Сын Неба», именно ты сделал это!

Максуд вскочил на ноги. Сын Неба тоже поднялся, встал перед ним, лицом к лицу.

– Скажи, Фанис, разве не должен человек нести ответственность за обязательства, которые принял на себя?! Разве не должен?! Все эти люди – пусть ты считаешь их всего лишь тенями, но они ждали истины, они желали света! Однако ты посмеялся над ними! А они… Они не перестают боготворить тебя!!!

Тяжело дыша, Максуд утер с уголков перекошенного рта липкую пену.

– Я понимаю твои чувства, Максуд, – сказал Сын Неба, и в голосе его скользнуло сожаление. – Крушение иллюзий, разочарованность, негодование… Но – вести к свету тени? Они просто исчезнут, добравшись до цели! Пойдут ли они на это, если будут знать всю правду? Как думаешь, каким образом они поведут себя, когда поймут, что их надежды – несбыточны в принципе, а вожделенная цель – лишь один из способов погрузиться в небытие?

– Неужели ничего нельзя предпринять? – упавшим голосом проговорил Максуд. – Хоть что-то? Хоть самую малость сделать для них?

– Осветить изнанку мира и наполнить сиянием душ пустые оболочки – это по силам лишь Создателю. Но ведь была причина, по которой он не устроил этого?

– Пустые оболочки… Но как же настоящие, живые души, которые мучаются здесь? Пусть их всего дюжина! Пусть всего три! Да хоть одна! Ты готов бросить здесь хотя бы одну?! «Спасёшь одну жизнь – спасёшь целый мир»! Разве не так?! Кто говорил мне это?! Не ты ли?!

Они смотрели друг другу в глаза: Максуд – с отчаянием погибающего в волнах разбушевавшейся водной стихии, Сын Неба – как смотрит врач на неизлечимо больного, приступ болезни которого вот-вот убьёт пациента, но ничего уже нельзя поправить.

– Наверное, ты прав, дружище, – вздохнул Сын Неба. – Я не имею права на бегство. Возможно, мне не стоило вмешиваться в эту пьесу, но коли вмешался, должен довести до конца то, что начал. Конечно, я помогу этим людям. Но тогда, на Горе, именно ты спас