Джоэл повесил трубку и принялся разбирать каракули, которые он наспех набросал мылом на зеркале над умывальником. Дверь отворилась, и вошла Валери с листком в руках.

– Я записала сообщение, – сказала она, вручая ему листок.

– Я тоже, но у тебя получилось получше. Господи! И тут загадка!

– Ничуть не сложнее той, что ты загадал мне. Скажи, ради всего святого, что это за ОПС?

– Определитель психологического стресса, – ответил Конверс, прислоняясь к стене и перечитывая послание Меткалфа. Потом он поглядел на нее. – Это сканирующее устройство, подсоединяемое к телефону или механическому ответчику. По идее оно должно сигнализировать, говорит ли человек правду или лжет. Ларри Тальбот довольно долго возился с ним и в конце концов заявил, что нет ни одного человека, который бы говорил правду, включая его девяностодвухлетнюю мать. В конце концов он выбросил эту штуковину.

– Но это что-нибудь дает?

– Утверждают, что это понадежней детектора лжи. Возможно, так оно и есть, если умеешь им пользоваться. Главное, что эта штука сработала. Твой голос опознали, сопоставив с предыдущими звонками, значит, у этого Меткалфа хорошая техника. Сканер включил вторую пленку, и это было сделано с другого телефона, иначе бы ему пришлось самому отвечать тебе.

– Но если я выдержала экзамен, то зачем тогда эти шарады? Зачем этот остров с его племенами?

– Любую машину можно обвести вокруг пальца. Поэтому такие записи не принимаются в суде в качестве доказательств. Несколько лет тому назад Уилли Саттона подключили к детектору лжи, и получилось, что он и в свою копилку-то никогда не залезал, не говоря уж о банке “Чейз Манхэттен”. Меткалф стремится свести риск до минимума. Ему сейчас тоже приходится скрываться. – И Конверс снова принялся изучать листок.

– Остров, – тихо проговорила Валери, вчитываясь в сделанную мылом запись. – Племена… Карибы. Они жили на Антилах. Или на Ямайке – племенные сборища, ритуалы обо и вуду на Гаити. Даже на Багамах, там есть свои индейцы – у них имеются ритуалы, связанные с инициацией, впрочем, эти ритуалы характерны почти для всех племен.

– Я потрясен, – заметил Джоэл, по-прежнему рассматривая бумагу. – Откуда у тебя все это?

– Курс истории искусств, – ответила она. – Те колесики и винтики, в знании которых ты нам отказываешь, без этого нет и художественного видения. Но все это не подходит.

– Почему? Это может означать какое-нибудь место в Карибском море, какой-нибудь курорт, который рекламируют в последнее время. Король – это, несомненно, император, а тут и прямая связь с Делавейном – Аврелий… Вся эта реклама по телевизору, в газетах – картинки людей при свете факелов с разряженными чернокожими, которые с любовью улыбаются им, подсчитывая доллары. Кто же из них?

– Нет, все это слишком туманно, – сказала Вэл. – Слишком абстрактно, просто какие-то геометрические фигуры, лишенные индивидуальности, это не дает общей картины.

– А теперь объясни мне, о чем идет речь? – спросил Конверс.

– Слишком это обще, Джоэл, слишком много мест, из которых пришлось бы выбирать, всего этого ты можешь и не знать. Должно быть что-то близкое, легко узнаваемое. Как это бывает у Брейгеля или Вермера[205], полотна которых пестрят бытовыми деталями.

– У них фамилии как у зубных врачей. Валери взяла у него из рук листок.

– Манхэттен – это остров, – произнесла она как бы про себя, снова перечитывая написанное и хмурясь.

– Но если там происходят факельные шествия и совершаются ритуальные обряды, это – не мой район города.

– Не ритуальные обряды, а сборища племен, – поправила Вэл. – Племена… Может быть, не черные, а красные? Племена – американские индейцы.

– Алгонкины!

– “Алгонкин-отель”! – вскричала Валери. – Вот что это значит!

– Через несколько минут мы это узнаем, – сказал Джоэл. – Иди и звони.

Ожидание было невыносимым. Конверс взглянул на себя в зеркало. Пот, струившийся по лицу, щипал незажившие царапины, жег глаза, руки его дрожали, дыхание стало прерывистым. Коммутатор отеля “Алгонкин”, наконец, ответил, и Вэл попросила соединить ее с номером мистера Маркуса. Последовала короткая пауза, а когда телефонистка снова заговорила, Джоэл чуть было не запустил в зеркало телефонной трубкой.

– У нас проживают два мистера Маркуса. С которым из них соединить вас, мэм?

– Нет, это уж слишком! – вдруг затараторила Вэл, безмерно удивив Конверса. – Мой шеф, этот придурок, распорядился позвонить мистеру Маркусу в “Алгонкин” и договориться, где и когда они будут обедать. И вот – придурок смылся на какую-то деловую встречу за городом, а я должна расхлебывать эту кашу. Простите, дорогая, я не хотела взваливать это на вас.

– Все в порядке, милая, у нас здесь тоже хватает придурков.

– Тогда, может, вы не откажетесь мне помочь? Кто они, эти чертовы Маркусы? Может, я что пойму по их именам или по их фирмам?

Попробую выяснить. Сейчас свяжусь с регистратурой. Нам нужно выручать друг друга, когда дело касается придурков, правда?… Вот они, первый Маркус – Майрон, компания по производству сахарных барашков, Лос-Анджелес. И Маркус Питер… но о нем почти ничего нет. Сказано только: Джорджтаун, Вашингтон, округ Колумбия.

– Это он, Маркус Питер. Я уверена. Огромное спасибо, голубушка.

– Всегда рада помочь, дорогая. Соединяю.

Сложенный номер “Нью-Йорк таймс” лежал у него на коленях. Стоун вписал в клеточки кроссворда последние два слова и взглянул на часы. На разгадку ушло девять минут. Жаль, что не больше. Девять минут можно было ни о чем не думать. Он пристрастился к кроссвордам еще в бытность свою начальником лондонского бюро ЦРУ. Подыскивая слова, он мог хотя бы на полчаса отвлечься от своих проблем.

Зазвонил телефон. Стоун резко обернулся к нему, его пульс учащенно забился, в горле появилась неприятная сухость. Никто не знает, что он снял номер в “Алгонкине” под фамилией Маркус. Ни одна живая душа!… Впрочем, есть один, но он сейчас в воздухе, летит из Ноксвилла, штат Теннесси. Или произошла какая-то накладка? А может, он ошибся в Меткалфе? Неужели этот сердитый и несколько церемонный офицер ВВС один из них? Или его обманула интуиция, выработанная им за многие годы общения с человеческими отбросами, обманула только потому, что, видя опускающийся на него молот, он отчаянно искал какого-нибудь выхода, какой-нибудь прорехи в наброшенной на него стальной сети?

Стоун поднялся с кресла, медленно, со страхом подошел к стоявшему у кровати столику и снял трубку надрывающегося телефона.

– Слушаю.

– Алан Меткалф? – твердо спросил тихий женский голос.

– Кто?! – Стоун был настолько поражен, услышав это имя, что на какое-то мгновение перестал соображать.