затенен, в нем — один только Ранд. Он не мог сказать, откуда пробивался свет, каким бы тусклым тот ни был; на голых серых стенах не было ни свечей, ни фонарей, не было вообще ничего, что объясняло бы смутное неясное освещение. В неподвижном сыром воздухе разносился отдаленный глухой звук мерно капающей воды. Чем бы это ни было, это вовсе не гостиница. Нахмурившись, Ранд потер лоб. Гостиница? Голова разламывалась от боли, и трудно было удержать в ней нить мысли. Что-то там насчет... гостиницы? Так или иначе, но эта мысль исчезла.

Ранд облизал губы — хотелось пить. Его мучила ужасная жажда, он был весь как пересохший сухарь. Решиться его заставил этот капающий звук. Выбирать не из чего, есть лишь жажда, и он направился в сторону этого мерного «кап-кап-кап».

Коридор все тянулся и тянулся вперед, его не пересекал ни единый переход, в нем ничего не менялось, ни в малейшем отношении. Его монотонность нарушали лишь простые двери, расположенные попарно друг против друга через правильные промежутки, растрескавшееся дерево было сухим, несмотря на влажный воздух. Перед юношей отступали по коридору тени, остающиеся неизменными, а капель не приближалась ни на шаг. Устав от однообразия, Ранд решил свернуть в одну из этих дверей. Она с легкостью открылась, и он шагнул через порог в мрачную палату с каменными стенами.

Одна стена рядом сводчатых арок выходила на серокаменный балкон, за которым открывалось небо, подобного которому Ранд никогда не видел. Чересполосица облаков — черных и серых, красных и оранжевых — протянулась по небосводу, словно их гнали ураганные ветры, бесконечно плетя и переплетая. Никто ни разу не видел такого неба — его просто не могло быть.

Ранд оторвал взгляд от балкона, но остальная часть комнаты оказалась не лучше. Необычные изгибы и странные углы, словно эта комната волей какого-то случая возникла в расплавившемся, а потом застывшем камне, — колонны будто выросли из серого пола. В огромном камине ревело пламя, напоминая кузнечный горн, в который мехи гонят воздух, но жара огонь не давал. Очаг был выложен необычными овальными камнями: они лишь выглядели камнями, гладкими и влажно-блестящими, несмотря на яростные языки пламени, если смотреть прямо на них, но стоило глянуть на них краешком глаза, как они превращались в лица мужчин и женщин, корчащихся в страшных муках, разевающих рты в безмолвном крике. В центре комнаты стояли стулья с высокими спинками и полированный стол, совершенно обычные, но их привычность лишь подчеркивала странность остального. На стене висело одинокое зеркало, но обыкновенным оно вовсе не было. Когда Ранд взглянул в него, то вместо своего отражения увидел размытое пятно. Но все прочее в комнате зеркало показывало верно.

У камина стоял человек. Войдя в комнату, Ранд сначала его не заметил. Не увидеть его он не мог, он готов был поклясться, что здесь никого нет, пока не взглянул на мужчину. Облаченный в темные одежды превосходного покроя, тот, казалось, предстал в расцвете зрелости, и Ранд подумал, что женщины, наверное, должны считать его привлекательным.

— Снова встречаемся мы лицом к лицу, — произнес мужчина, и в тот же миг его рот и глаза превратились в расщелины, ведущие в бесконечные пещеры пламени.

С воплем Ранд попятился прочь из комнаты, так стремительно, что споткнулся, перелетел коридор и, ударившись о противоположную дверь, распахнул ее. Ранд извернулся и вцепился в дверную ручку, чтобы не упасть на пол, — и понял, что широко раскрытыми глазами смотрит в ту каменную комнату с невероятным небом в проеме арок, ведущих на балкон, и камин...

— Так легко от меня тебе уйти не удастся, — сказал мужчина.

Ранд повернулся на ватных ногах, вывалился из комнаты, чуть не упав. На этот раз коридора не было. Ранд застыл на месте, пригнувшись и весь сжавшись, недалеко от полированного стола; он уставился на мужчину, стоящего возле камина. По крайней мере, это было лучше, чем смотреть на камни очага или на небо.

— Это сон, — сказал Ранд, выпрямившись. Он услышал, как за спиной, щелкнув, захлопнулась дверь. — Это что-то вроде кошмара.

Юноша зажмурился, попытавшись проснуться. Когда он был ребенком, Мудрая говорила: если так сделать в кошмарном сне, то он кончится. Мудрая? Что? Лишь бы мысли не разбегались. Лишь бы голова перестала так болеть, тогда удастся нормально соображать.

Ранд открыл глаза. Комната никуда не делась, все было, где и раньше: балкон, небо. Человек у камина.

— Это сон? — сказал мужчина. — Какая разница? — Опять на миг его рот и глаза стали глазками в вечное горнило. Голос человека не изменился; казалось, он вообще не заметил того, что произошло.

На этот раз Ранд вздрогнул, но от вопля удержался. Это — сон. Это должно быть сном. Но все равно он отступил, пятясь, до двери, не отрывая взгляда от человека у камина, и попробовал повернуть ручку двери. Та не шевельнулась — дверь оставалась закрытой.

— Кажется, тебя мучает жажда, — сказал мужчина возле камина. — Выпей!

На столе, сверкая золотом, стоял кубок, украшенный орнаментом из рубинов и аметистов. Раньше его там не было. Ранд дрожал, как в ознобе. Это всего-навсего сон. Во рту пересохло, словно в пустыне.

— Да, немножко, — сказал Ранд, поднимая кубок. Мужчина, пристально наблюдая за ним, чуть наклонился вперед, опершись рукой о спинку стула. От аромата приправленного пряностями вина у Ранда закружилась голова, будто он был так измучен жаждой, словно бы ничего не пил много дней подряд. Не пил?

Задержав руку с кубком на полпути ко рту, юноша замер. Между пальцами мужчины, сжавшими спинку стула, с едва слышным шипением вились струйки дыма. И глаза его просто впились в Ранда, быстро вспыхивая пламенем меж полуопущенных век.

Ранд облизал губы и, не пригубив, поставил вино обратно на стол.

— Мне не так хочется пить, как я думал.

Человек вдруг выпрямился с ничего не выражающим лицом. Его разочарование не проявилась бы с большей очевидностью, даже если бы он выругался. Ранду стало интересно, что же было в вине. Но, разумеется, интерес этот совсем дурацкий. Это же все сон. Тогда почему сон никак не прекратится?

— Что вам нужно? — спросил Ранд. — Кто вы?

Пламя полыхнуло в глазах и во рту человека — Ранду почудилось, что он слышит, как оно ревет и бушует.

— Некоторые называют меня Ба'алзамоном.

Ранд вдруг вновь оказался у двери, бешено дергая за ручку. Всякие мысли о снах исчезли. Темный! Дверная ручка не шелохнулась, но он продолжал ее поворачивать.

— Ты — тот? — внезапно произнес Ба'алзамон. — Этого тебе от меня не