Метрдотель подвел Семена к пустому столику, снял с него карточку с надписью «столик заказан».

— Прошу вас. Сейчас подойдет официант.

Семен сел вполоборота к столику, за которым расположились Жогин с парнем. Парень был невзрачный, тусклый, с плоским лицом. Если бы не мягкая рыжинка в волосах да прыщи, едва прикрытые пушком бакенбардов, его внешность плохо поддавалась бы описанию.

Пока Бугаев тоном загулявшего пижона выспрашивал у официанта, чего бы ему заказать повкуснее, да требовал хорошего коньяку, а официант вежливо объяснял, что хороших коньяков сегодня нет, он с удовлетворением почувствовал на себе взгляд жогинского соседа. «Клюй, рыбка, большая и маленькая. Лучше бы большая, но что–то по морде не похоже».

Оглушающе, так, что задребезжали фужеры, грянул оркестр. Потом пухлый певец в серебристом костюме вяло спел две цыганские песни.

Официант, почувствовав, что его клиент горит желанием гульнуть, развернулся довольно быстро. Нашлась и бутылка марочного коньяка. Низко склонившись к Семену, официант шептал ему, одновременно ловко раскладывая на столе закуски:

— Попросил у буфетчика. Коньяк из его энзе. Только для вас. И боржомчик. Пришлось этикетки содрать, чтобы не привлекать внимание…

Слушая вполуха шепот официанта, Бугаев начинал тревожиться, думая о том, что время идет, а Жогин сидит за своим столиком, словно истукан, даже головы не повернет. Может, не видит его?

Молоденькая, с приятной доброй мордашкой певичка запела любимую песню Семена про то, как кружатся над городом желтые листья. «Не прожить нам в мире этом без потерь, без потерь, не уйдет, казалось, лето, а теперь…»

— А теперь, а теперь! — подпел негромко Семен. С соседнего столика на него шикнула полная блондинка, но в это время певичка, задорно пританцовывая на эстраде, прибавила темп: «…Листья желтые над городом кружатся». Оркестр грянул громче. Посетители начали вставать из–за столиков и потянулись к небольшому пятачку перед эстрадой. Танцевать.

— Семен Иванович! — услышал Бугаев голос Жогина и обернулся. Жогин приветственно махал ему рукой.

— Жека, кирюха! — с неподдельной радостью крикнул Бугаев. — Давай сюда!

Жогин посмотрел на своего соседа и развел руками, словно бы говоря: неудобно, я тут не один.

— Давайте оба! — силясь перекричать оркестр, позвал Бугаев. Но Жогин, наверное, не расслышал и только еще раз развел руками. Семен видел, как парень, наклонившись к Жогину, быстро спросил его о чем–то. Наверное, поинтересовался, что еще за знакомый тут выискался. Жогин начал объяснять, и по его жестам Бугаев понял, что характеристику он выдает ему самую лестную. «Ну, артист, — подумал Бугаев. — Разыгрывает все как по нотам». Он всегда считал, что тюрьма и колония из любого человека делают артиста. Не могут не делать, потому что в заключении каждый час, каждую минуту, лавируя между тюремным начальством и прожженными, способными на все рецидивистами, человек вынужден лицедействовать. И всегда, когда Семену приходилось иметь дело с побывавшими за колючей проволокой людьми, держал он в голове это казавшееся ему немаловажным обстоятельство. За что не раз получал замечания от Корнилова, считавшего, что настоящего человека никакая тюрьма не превратит в лицедея. «Настоящие люди в тюрьму не попадают», — всегда говорил в свою защиту Семен. Но он был молод и задирист. И не имел такого опыта, как его непосредственный начальник.

«Пока гремит оркестр, самое время для знакомства, — решил Бугаев. — Под шумок это лучше получается». Он взял бутылку коньяка в одну руку, блюдо с рыбным ассорти — в другую и, слегка пошатываясь, направился к столику, за которым сидели Жогин с рыжим парнем.

— Господа, — сказал он, излучая добродушие и желание угостить ближнего, — когда гора не идет… Женя… Ты знаешь, к кому не идет гора?

— Знаю, Семен Иванович, — улыбнулся Жогин. — Вы присаживайтесь. Мы с дружком тут сбежались накоротке. По рюмке принять. Не видались давно.

По тому, как заинтересованно скосился парень на Бугаева, Семен понял, что Жогин успел рассказать о нем главное.

«Косись, косись, — подумал Семен. — А мы тебе пока ноль внимания». И, обернувшись, отыскав глазами официанта, небрежно взмахнул рукой:

— Милый, не сердись на меня. Друга встретил. Благодетеля. Обслужи за этим столиком, — попросил он, когда официант подошел. Тот сочувственно кивнул.

— Закусочка у вас есть. И коньячку на первый раз хватит. А как шашлыки? Три?

— Конечно, три! — сказал Бугаев. — Жека, как твой кирюха? Язвой желудка не страдает? Ему шашлык врачи не запретили?

По тому, как у парня зарделись уши, Бугаев понял, что попал в точку и мысленно выругал себя.

— Как, Вася? — не слишком смело спросил Жогин парня. — Ударим по шашлычку? Семен Иванович — свой человек.

Парень посмотрел на часы, потом на Бугаева. Помедлил с ответом, словно сомневался, стоит ли затеваться. Потом сказал:

— Можно и по шашлычку.

Бугаев стал разливать коньяк, но парень прикрыл свою рюмку ладонью.

— Не буду мешать, допью водку. — Голос у него был красивый, бархатный. Располагающий. Когда он говорил, Бугаеву почудилось, что перед ним два разных человека. Так разителен был контраст бесцветного, плоского лица и красивого голоса.

— Как ты меня, Женечка, выручил, — сказал Семен, когда они выпили. И обнял Жогина. — Женька — золотая ручка! — обернувшись к парню, восхищенно поцокал языком и объяснил: — Мотор у моей старой лайты починил. Да как! Был ржавый, стал новый. Она у меня, бедненькая, пять лет по мне скучала… — он насупился, словно понял, что сказал лишнее, и строго посмотрел на парня.

Тот сидел спокойно, только пальцы правой руки у него двигались, разминая хлебный мякиш. «Похоже, и ты срок имел», — подумал Бугаев.

Жогин вздохнул. Сказал с сожалением:

— А теперь, Семен Иванович, на работе так прижали, что нужной железки не возьмешь без разрешения, не то чтобы…

— Я, значит, у тебя последним клиентом оказался? — усмехнулся Бугаев. — За это выпить надо. Вот ведь подвезло мне!

Парень со злостью запустил хлебным катышем под ноги танцующим.

— Ты, Жека, бросал бы заводскую пахоту. В какой–нибудь ширпотреб устроился, — сказал Бугаев. — Телевизоры ремонтировать. Или сейфы. — Он захохотал, а Жогин насупился.

— Молчу, Жека, молчу, — примирительно сказал Бугаев. — Вольному — воля, спасенному — рай. Зарабатывай характеристику. Никто тебе плохого слова не скажет, ты закон знаешь, старыми корешами не брезгуешь. — Он опять сурово посмотрел на парня. Тот