Бывает такое, что ты очень долго занимаешься чем-то, что вызывает у тебя мерзейшее отвращение, душевную тошноту, и существует всего-навсего одна причина продолжать это делать (в данном случае этой причиной были деньги), но раздражение, усталость и скука накапливаются, и вот уже ты буквально ищешь малейший повод, чтобы бросить это, но так, чтобы ты был как бы не при делах, все решили за тебя, а ты лишь иронично хмыкнул и, довольный этим самообманом, оставил отвратительное занятие. Это не я запорол детокс, это ребята с движухи дали мне тот странный коктейль. Это не я ушел из любительской гандбольной команды, это тренер меня выгнал, я всего лишь дал несколько справедливых комментариев относительно его тактики. Это не я перестал бегать, это две пары кроссовок порвались – ну кто же знал, что этот маршрут такой непригодный для бега. Это не я проебал отношения, потому что втайне хочу страдать, это она меня бросила. И чем больше я думал об этом, тем сильнее казалось, что “Это не я проспал третий раз за месяц, мне просто нужно было дописать пьесу, а до этого – немного забыться, и все это на самом деле из-за расставания, из-за нее”. Использовать одни свои ошибки как катализатор других, и при этом винить кого и что угодно, но не себя. Высший пилотаж. Ладно, раз уж мы все равно в пробке, и мне вроде как плевать на опоздание, почему бы не вздремнуть немного? Каких-то минут пятнадцать-двадцать, пока не начнется фаза глубокого сна. Да, отличная идея. Отличная.

* * *

Тесная старая кухня, на полу валяется табуретка, рядом с ней веревка, явно сорвавшаяся с крюка, что торчит в потолке. На столе открытый пузырек таблеток, я даже вижу название – “Апатин”. Удивительное количество четких деталей для сна. Я выхожу из этой квартиры, спускаюсь на улицу, развлекаюсь, щелчком пальцев гася и зажигая гирлянды на витринах магазинчиков и кафе. Встречные люди расступаются и в подобострастном ужасе падают на колени с криками “Бог мертв! Да здравствует бог!” Я смотрю наверх и замечаю странную полупрозрачную воронку, поднимающуюся от меня в небеса, и она словно насыщает меня, дает новые мысли, обостряет все чувства, как если бы кто-то вливал через нее в меня жизненную энергию. Я всматриваюсь в нее получше, и взгляд уносит по ней далеко, очень далеко, сквозь космос и дальше, сквозь пустоту, и вот я уже оказываюсь в совсем другом месте, смутно знакомом. Да, пожалуй, что я видел это место в других снах, многое здесь кажется родным и своим, однако с каждой секундой это ощущение слабеет – неужели это отсюда меня переливают в то, предыдущее место? Афиша рождественского концерта группы с длинным названием вызывает какие-то смутные ассоциации, но прежде, чем я успеваю уловить их, меня вновь перекидывает в то незнакомое место, где меня называли богом и чествовали мое пришествие. Последнее, что я вижу – свое отражение в одной из витрин. Там я стою с ножом у горла человека, лежащего на больничной койке и подключенного к многочисленным аппаратам, и злобный блеск моих глаз становится все ярче, а потом все превращается в череду мелькающих образов, они сменяют друг друга все быстрее и быстрее, пока не сливаются в один гаргантюанский пейзаж, по сравнению с которым картины Босха – фантики от конфет. Я пытаюсь рассмотреть все как можно лучше, запомнить больше деталей, но что-то резко толкает меня вперед, и все покрывает мрак пробуждения.

* * *

И все же, как я теперь ясно вижу, это была не лучшая идея, ведь я проснулся, когда мы уже прибыли на место, и некоторая неловкость ситуации побудила меня сперва попрощаться с водителем, как-то злорадно усмехнувшимся в ответ, и покинуть салон как можно скорее, и уже только после этого приложить максимум усилий (большее их количество, чем оное, сопровождающее усилия, направленные на прикладывание отрезанного от штанины куска на чрезвычайно бодрое обширное внешнее артериальное кровотечение, предваряющее наложение жгута) для того, чтобы окончательно проснуться и стряхнуть с себя странное чувство потерянности и неузнавания окружающего меня пространства, что нередко случается сразу после пробуждения от краткой дневной – а время неуклонно клонилось в сторону, где его уже куда как правильнее, в целях наибольшего темпорального соответствия, необходимого для эффективной и полезной коммуникации, в данном случае – включающей в себя характеристику текущего времени суток, определять как “день”, а не “утро” – дремы, но вот уже остаточная сонливость исчезает, зрение фокусируется, я возвращаю полный контроль над своим телом, а узнавание не спешит объявляться, что может значить предположительно (за вычетом практически невозможного) одно: меня привезли не туда, и но растущая уверенность в чем недоуменно разбивается о реальность фактов, в которой приложение такси уверяет меня в том, что я и при заказе указал не тот адрес, что совершенно невозможно, ведь я не вводил название улицы в поиск, а выбрал из быстрого списка наиболее посещаемых мной точек, а этого места там определенно нет и быть не могло, каковое утверждение имеет в своей основе аксиоматическое уравнение из известных постоянных моего экспансионального пребывания и легко находимых переменных порядка перемещения между точками означенного пребывания, да и к тому же, я вообще не представляю, где оно находится, во что слабо верится, учитывая, насколько хорошо я знаю город, что не могло бы позволить мне упустить при его изучении такую примечательную площадь с небольшим сквером, и теперь все, что мне остается – это поинтересоваться у прохожих, как отсюда попасть на нужную мне улицу, что оказывается делом несложным, но совершенно бесполезным: ни один из троих остановленных и опрошенных не может дать вразумительного ответа и вообще слабо понимает, о каком месте я спрашиваю, каковой результат неизбежно приводит меня к тому, чтобы вновь отдаться на милость только что непостижимым образом подведшего меня телефона, как бы признавая что либо он не ошибся, и это я самолично ввел незнакомый мне адрес в поиск – для чего было бы необходимо задействовать центр воображения в той степени, что, во-первых, представляется мне (даже сейчас, почти час спустя) недостижимой для человека в свойственном мне сразу после шокового пробуждения состоянии ограниченного сознания, а, во-вторых, буде даже я и совершил невероятное усилие над мозгом и все же сделал это, подобное когнитивное напряжение совершенно определенно точно оставило бы хоть какую-то зацепку на памяти – и совершенно этого не заметил и не запомнил, что мы уже чуть ранее исключили, либо ошибся телефон, что не мешает мне теперь еще раз довериться ему, раболепно признавая его превосходящие возможности и свою собственную беспомощность – фактически попадая в рабство технологий, что я и делаю со смиренной усталостью, даже не пытаясь представить, даже не рассматривая возможность существования вероятности того, что имеет хоть какой-то смысл, пусть и самый отдаленный и призрачный, только лишь представить, будто это решение необязательно тождественно кульминации всей ситуации, а не является звеном в цепи чудовищных, травмирующих понимание действительности выводов, скользящей под стелющимся над поверхностью лобной доли туманом расслабленной несобранности, звенья которой одно за другим выскальзывают из этого тумана – лишь для того, чтобы сковать разум ужасом того самого момента, когда ты еще не понял всех аспектов, в которых ситуация неправильна, странна и ужасна, не сделал далеко идущих выводов о последствиях, но холодный пот, вызванный началом выброса адреналина, уже вот-вот резко проступит на ладонях и спине, на неуловимо малую величину времени опережая твое собственное понимание, а точнее – интерпретацию информации, которая у тебя уже есть, и которую некая ответственная за первоочередную обработку часть мозга уже успела первоочередно обработать и ужаснулась, нажала тревожную кнопку стресса, оставив какие-то миллисекунды другим отделам на то, чтобы недоуменно переглянуться и уже начать было издевательски хмыкать, лишь для того, чтобы быть прерванными на полухмыке пониманием: карта на экране телефона, предназначенная для ориентации при выборе начальной и конечной точек поездки при помощи этого приложения, никаким возможным образом не была картой города, в котором я живу, производитель и модель телефона не были теми, что я привык видеть в руке, приложения, чем больше я в них всматривался, казались совершенно незнакомыми, и единственным способом остановить этот ужас было выключить экран и положить аппарат в карман, а затем понять, что этим все не ограничится, ведь постепенно вывески на дверях зданий, витрины магазинов, марки автомобилей и речь идущих мимо людей трансформировались вплоть до той степени, когда уже совершенно невозможно понять, чем это было раньше, и даже наибледнейшая тень узнавания не промелькнула бы, оставив мне лишь поспешно ретироваться подальше от площади, в один из небольших дворов, не отрывая взгляда от асфальта – вот же срань, даже текстура асфальта меняется прямо на глазах – и сесть на скамейку, зажмурив глаза в надежде удалить последнюю минуту из памяти, чтобы не бояться вновь увидеть реальный мир, который я помню, надеяться так сильно, что уже второй раз за сутки молиться тому, что кажется мне даже не абсурдным и абстрактным, а практически враждебно-издевательским, однако непростые времена создают непростых союзников, но и вообще далее почти физически почувствовать глухой и далекий, но уловимый запах безразличного пустого разложения, стучать зубами и быть не в силах пересилить страх открыть глаза, не получив сначала хоть какую-то надежду на успешность этого предприятия, ударяться о стенки беспомощного одиночества зарождающегося безумия и уже ощущать закипающие в глазах слезы отчаяния, как вдруг вспомнить странный сюжет своего сна, и тот необъятный холст запутанных связей между… Между кем? Чудовищная догадка, хоть и не переставала быть невозможной, эзотерической, не больше, чем фантазией, но чем дальше она развертывалась, тем больше и больше, с пугающей полнотой и точностью все объясняла.