– Я сейчас, – пообещал Шкет двум лицам, взиравшим на него с антресолей. Обогнул Ворона, который ненадолго оторвал взгляд от своих железяк, и вперед Зайки вышел в коридор.

– Не могу описать, – Зайка с ним поравнялась, – какой груз ты снял с моей души. Приятно знать, что он здесь и жив-здоров. Понимаешь, я сама не постигаю, что в нем нашла. Но порой он улыбается – и внутри у меня все как заварной крем. Или телячий холодец. Да, скорее холодец. Все такое прозрачное, и дрожит, и прохладное!

– А на эклер не похоже? – От Зайкиной повести Шкет притих и загрустил.

– Ни капельки не похоже на эклер, – белой-белой улыбкой просияла Зайка. – Вот ты понимаешь!

– Во дворе его нет. – Шкет высунулся на веранду и всунулся обратно.

– На крыльце с остальными мальчиками я его не заметила, – сказала Зайка. – В кухне и в гостиной тоже.

– Давай тут глянем. – Шкет толкнул дверь.

Среди спящих скорпионов (Доллар перевернулся на живот), свернувшись калачиком в груде одеял, – костлявые плечи обмотаны цепями, кулаки втиснуты в джинсовый пах – спал и сопел сквозь вислые волосы Перец.

– Он всегда так спит, – тихонько пояснила Зайка.

– Разбудишь его и?..

– Нет! – прошептала она и поднесла запястье к надутым губам. – Нет… я просто хотела, ну… – В ее улыбку просочилось беспокойство. – Все нормально. Правда. Только знать, что он жив-здоров. Мне довольно. За них надо отвечать, но так… как им понятно. – Она покачала головой. – А понимание, как тебе наверняка известно, Перцу дается не слишком. Пошли, пошли. Незачем будить людей.

Черный Паук перекатился и задрал голову.

По взмаху Зайкиной руки Шкет затворил дверь.

– Спасибо, спасибо тебе. Миллион тебе спасибо. Мне пора бежать, предъявить своим зрителям, – Зайка избочилась и прикрыла один глаз, – подлинное искусство. Ты красавчик. Пока! – На полпути она вернулась и взмахнула одной рукой – другая запуталась в оптических подвесках. – И умопомрачительного тебе праздника. Ты такой добрый, что меня пригласил. Спасибо, спасибо. Ты правда очень добрый. Глотни шампанского за старушку Зайчонка и не забудь, как дела ни обернутся, задать всем жару!

Калифорния и Откровение застыли и вытаращились. За ними из гостиной вышла Сеньора Испанья, оперлась им на плечи и ухмыльнулась.

Зайка послала всем троим воздушные поцелуи, ринулась к двери, открыла, обернулась, пропела, дирижируя обеими руками:

– «Ах, тень твоей улыбки…» – ошеломительным басом; затем взвизгнула: – Пока-пока! – и испарилась.

Шкет в задумчивости вернулся в комнату с антресолями.

Ворон сидел с двумя болтами и кольцом проволоки во рту.

– Это кто был? – невнятно сквозь металл спросил он.

Шкет лишь рассмеялся и вскарабкался по столбу.

– Ну ешкин кот, – сказал он. – Пять минут нельзя было подождать?

Голый Денни лежал сверху. Ланья еще не сняла блузки.

– Мы пока не очень всерьез, – ответила Ланья из-за руки Денни.

– М-да? – Шкет перелез на антресоли и сунул руку им между бедер (Денни качнулся вверх, Ланья подалась вниз). – А, ну да. – И снял жилет.

Они любили друг друга, тихонько дыша распахнутыми ртами. Поначалу Шкет, расстегнув ремень и штаны, не желал их снимать…

(– Извини, Сеньора, туда нельзя. Шкет занят.

– Ебется?

– Ага. Приходи потом.)

…но потом они вдвоем его защекотали, и пока он валялся и ржал, стащили с него штаны. Они сдвинули головы, и Денни прошептал:

– Клево было, да? Давай я тебя выебу в пизду, а ты пока можешь опять меня в жопу.

– Восхитительно, – сказала Ланья и спрятала смех Шкету в плечо.

– Запросто, – сказал Шкет. – Если хочешь. Запросто.

Но коленки неловко растопыривались, локти гнулись, сухая мальчишеская спина гладила Шкета по животу, и пенис, елозя вдоль подвижной расщелины, обмяк и не вставал. Шкет хотел было высказаться, передумал и поцеловал Денни в плечо, и опять его поцеловал.

Ланья открыла глаза и, снова и снова пытаясь перевести дух, нахмурилась. Высвободив одну руку, она все лизала и лизала пальцы. Затем потянулась Денни за спину. Сначала Шкетова хуя коснулся ее большой палец. А затем его движения в тоннеле ее кулака укрепили то, что не мускул (а целые мускульные паутины над лобком и вокруг разжались). Пенис набух в ее хватке.

– Хорошо… – пропыхтел Денни, когда Шкет в него вошел.

– Неплохо… – Шкет вышел, подвинулся и решил, что Ланья права: разговоры глупы. Кончил он не у Денни в жопе, а у нее.

Они лежали на боку, сплющив Ланью между собой.

– Я его чувствую, – прошептал Денни. – Он шевелится. Он у тебя в пизде, я хуем чувствую.

– Я, – прошептала она, – тоже чувствую, – и шикнула на него.

Шкет обеими руками обнимал ее грудь. Кто-то держал его за палец. Он думал, что она – она же всегда так делала, – но нет, Денни. Один раз он очнулся от полусна и услышал, как они вдвоем хихикают. Он пошевелил пальцами на живом тепле ее груди. Кто-то снова сжал ему большой палец.

Он проснулся внезапно и абсолютно. Они оба не шевелились. Хуй у него встал; но, едва подняв голову и глянув, он почувствовал, как обмякает. Во сне он слегка перекатился вбок. Пенис указывал на Ланьино бедро.

Не касается ее, подумал он.

Затем крохотное тепло. И нажим.

Касается.

Распахнув глаза, он перекатился назад, тупой резонностью рацио пытаясь постичь этот ужасный и дивный переход.

Я ограничен, конечен и кончен. В ужасе взираю в бесконечность, что простерлась предо мною, пройдя сквозь ту, что простиралась позади, и не вынеся оттуда ни малейшего знания. Я себя вверяю тому, что больше меня, и стараюсь быть добрым. Так я сражаюсь с тем, что мне дано. Ярюсь на то, чего не имею? (Что есть бесконечность? Иллюзия, порожденная нашим восприятием времени?) Я тщусь унять эту гордость и ярость, вверить себя сущему, а не иллюзии. Но на перекрестке воспринятого и восприятия – пелена. Что на свете сумеет ее разорвать? Это что ж получается: единственная молитва – жить спокойно и скучно, совершая и подвергая сомнению все, к чему рвется сознание? Я ограничен, конечен и кончен. Ярюсь, желая резонов, до слез жажду жалости. Делай со мной что хочешь.

Он проснулся…

Шкет сел, и рука Денни соскользнула с его руки. Ланья чуточку откатилась назад, чтобы снова с ним слиться.

Бок у Шкета остывал.

Он представил, как остывает бок у нее.

Посмотрел, как Денни во сне потер живот там, куда только что прижималась она. Шкетовы штаны застряли под стенкой. Свесив ноги с антресолей, он встряхнул помятые штанины. Задрал коленку, пяткой придавил цепь. В мыслях кружилось, носилось еще со сна: «…Сьюзен Морган, Уильям Дальгрен, Питер Уэлдон… Сьюзен Морган, Уильям Дальгрен, Питер Уэлдон…» В задумчивости он все это из мыслей вытряхнул.