Одной рукой Рифф размешивал сливки в чашке кофе, в другой держал открытый «Путеводитель по пансионам Иллинойса». Оказывается, вчера в Честере, где возился с книгами того уксусного парня, он мог бы приземлиться у Бетси в «Сахарном лесу» и насладиться видом на Миссисипи с порога этой замечательной гостиницы, расположенной высоко на берегу, — конечно, если она еще существует. А нынче утром пил бы кофе с Нормой и Веннардом в их Дауд-Хаусе, вместо того чтобы торчать у стойки этой занюханной закусочной «Мовеаква». Если бы работа заняла весь день, то мог бы как следует выспаться в «Киске с миской», предварительно покачавшись задумчиво четверть часика в кресле-качалке на веранде, хотя к вечеру сейчас становится довольно прохладно. И вполне возможно, что в окно видел бы не автостоянку, а какую-нибудь зелень… Однако не все еще упущено. Рок-Айленд, куда ему предстояло отправиться завтра, предлагал богатый выбор. Звоните заранее, советовала брошюра. Там есть даже централизованная служба бронирования комнат. Выбирайте, что больше подойдет для ваших глаз: телевизор в гостиной, книги на полках или журналы на этажерке. В общем, у Риффа был шанс. Конечно, вся эта информация десяти… нет, даже одиннадцатилетней давности. А вдруг? В Мендоте, куда он завернет после Рок-Айленда, одно заведение похвалялось даже балконами!

Как тебе это понравится, мама, сказал Рифф, балкон, это ж надо! «Хотите чего, кроме пирога?» — спросил человек за стойкой. Рифф покачал головой, машинально продолжая крутить ложечкой. Завлекали всем, что только можно придумать: камины, веранда, которая обегает вокруг дома, как сторожевая собака, кресла, деревянные панели, предметы старины и даже произведения искусства. А сторожевая собака тоже не помешала бы: только чтобы лохматая, ласковая и смышленая. На юге, в Марионе, прочел он, есть комплекс настоящих старых срубов, «Постоялый двор первопоселенцев». Надо же, сколько раз он бывал в тех краях — и прозевал! В его роду не было никаких первопоселенцев, которыми стоило бы хвалиться. Может, эти приплыли по реке и построились на каких-нибудь ничейных пустошах. В Линкольне, как утверждала брошюра, приглашали уютно улечься под перину в старинной ореховой кровати с балдахином, а в Мэйстауне можно было нанять конную упряжку. Рифф представил себе Элинор, раскинувшуюся под пышным балдахином, и взволновался, словно облачко сливок, взбиваемых ложечкой, и взволновался, как ложечка, гоняющая по чашке облако сливок.

Нет, какие все-таки удобства! Один из пансионов хвастался шестью каминами, роялем, витражными окнами и обоями под тисненую кожу. Тень Риффа всегда казалась такой бледной на мотельных перегородках цвета сливок, сквозь которые чужие ссоры были слышны не хуже, чем по радио, и он чувствовал себя собственным призраком… и то полупризрачным. Рядом с ним на стойке кусок вишневого пирога, прикрытый стеклянным колпаком, улыбался, как чей-то отдельный рот. Почему он взял яблочный? Тихие веранды, тенистые дворы, лодки напрокат, орлы… деревья гикори, лесные тропинки… Викторианская мебель, ухоженные газоны, чугунные решетки ворот. А в Одни, мама, в Олни-то белые белки бегают по дубовым веткам, не спускаясь наземь, дубы для них и дом, и дорога.

Утро, как слабая лампочка, высветило стеклянную посуду; бармен, возивший тряпкой по стойке, вытер белый свет, словно пролитое молоко. И ложечка засветилась — и то там, где не пристала коричневая гуща. Слабый солнечный зайчик коснулся щеки Риффа. На улице жалобно заскрипел гравий под колесами грузовика. Рифф застыл на высокой табуретке, он сам стал как табуретка: голова его медленно шла кругом, как сиденье под ним. Он был похож на подбитую птицу.

Рифф читал про улицы Квинси: за исключением центрального шоссе все они широкие и тенистые, и дома викторианской эпохи, самых различных стилей, щеголяют своими крылечками, красуются мансардами и дымовыми трубами. Он читал, что в «Приюте Эльзы» почти все деревенские дома построены еще в прошлом веке. В Наву есть дом, построенный виноделами-икарийцами. Икарийцы? Наверно, предполагалось, что он, Рифф, должен знать об их роли в истории. Откуда — если он ничего толком не знает даже про это попавшееся ему странное сборище книг. «Икар»? Что-то смутно знакомое. Ах да, это тот, который подлетел слишком близко к солнцу. Кажется, сделал себе крылья из воска на манер птичьих. Ладно… Наву — центр района проживания мормонов. Найдется ли у него время, чтобы побродить по всем этим городкам? Пожалуй, неплохо было бы переночевать в таком пансионате. Постель и питание. Ему еще не приходилось видеть крылья из воска. Рифф выложил монеты — плату за кофе — вдоль ложечки. Цены взлетают все выше. Куда тем птицам. Объяснит ли это хоть какая-то из тех экономических книг, что попадались ему вечером? Рифф неспешно слез с табуретки, засунул брошюрку поглубже в задний карман брюк. Вперед и вверх. Древняя лавка игрушек слабым голосом подает SOS. Пора бросить решимость на чашку весов.

Рифф решил обзвонить пансионы.

Однако в телефонной будке, когда он набирал номер, неловко придерживая открытую брошюру той же рукой, думалось уже совсем иначе. Это же все равно, что ехать в чужую страну. Там можно столкнуться с такой учтивостью, что просто страх. А постояльцы небось — не старики, так чудаки. Будет неловко, как в чужой комнате, тем более что он собирается только переночевать; это будет не его место, а чье-то чужое; и вещи все чужие, чьи-то личные, не продающиеся. В такую пристойную кровать не пригласишь Элинор и не рискнешь изображать ее хриплые стоны в старом доме, где каждый звук долетает в любой уголок. К тому же саквояж у него потрепанный, да и сам он отнюдь не денди. Куда ему с этой ковбойской пряжкой под серебро, с белыми пуговками на рубашке, вытянувшимися длинным рядом, как ягоды на кустике, без галстука и в джинсах, обтягивающих зад, как кожура — банан… Могут вообще дать от ворот поворот.

Как попросишь, так и пустят, могла бы буркнуть Ким. Ей-то уж уверенности не занимать во всем: в себе, во взглядах, планах, решениях. Рифф вынужден был признать, что с собственными делами она справлялась очень даже неплохо, так что определенно можно и сейчас воспользоваться ее советом. А вообще, он опоздает на свидание в «Деревянный солдатик», если не поторопится. Еще совсем пацанчиком он пытался поднимать ее обеими руками, чтобы она могла дотянуться до его ушей — она обожала их гладить… Пока у него самого не начинало звенеть в ушах… Он стал набирать номер и выронил брошюру. В приступе ярости, причины которой он так и не постиг, Рифф наступил башмаком на раскрывшийся при падении разворот и стал топтать, как топчут назойливое насекомое. «Не надо мне ничего этого!» — кричал он смявшимся страницам, злой до чертиков, будто его доставали весь день, а теперь он злится на собственную злость. Потом он поднял книжицу — отпечаток каблука остался на фотографии старинного чайника на обложке, полоска грязи перечеркнула пряничный домик — и стал набирать номер в Рок-Айленде; страх разжигал ярость, подстегивающую его.

— С вами говорит Уолтер Риффатер, — ответил Рифф голосу, ткнувшемуся в ухо из трубки. Да, Риф-фа-тер. На одну ночь. Часам к шести. Он на машине. Да, один. Он не любит компании, так что одноместный. Значит, свободные есть. Нет, он не курит. Ну конечно, наличными… (Он не стал уточнять, что не имеет кредитного счета, что избегает каких-либо записей, что его доход сильно смахивает на ряд скромных взяток.) Что ему нравится? Ах, нравятся ли ему ячменные лепешки?