– Подлость – только полдела, – ответила Сара. – Нужна новизна. А здесь нет ничего нового. Современная американская культура – это корпоративный хамелеон, для которого не то что нет ничего святого, для него святым на пятнадцать минут может стать что угодно. Андреас опоздал на полвека. Вот самого Джона Леннона он, может быть, еще удивил бы. А сейчас… Весь идеологический символизм украден, апроприирован и доступен в любых смесях. Стартапы здесь никому не нужны.

– Но есть еще и элемент свежего дизайна, – вяло возразил Андреас.

Я вдруг обратила внимание на майку Сары. Это была обычная белая футболка со словом «Google», составленным из разноцветных букв, которые обычно видишь на стартовой странице поисковика. Это я заметила сразу – но только теперь прочла надпись правильно: «Goolag».

Однако. Возможно, Сара и была главным вдохновителем проекта, несмотря на свою саркастическую критику. Или – дошло до меня наконец – такая самокритика была просто элементом идеологического дизайна.

Мои новые знакомые уже забыли про меня. Минут десять они обсуждали концепт LGBTQIA+ – дружественного лимонада «Spride». Потом заговорили про назревший переход от «Burning Man» к «Burning Woman», или даже сразу к «Burning Person» – чтобы учесть все-все. Кто-то со слезой в голосе предложил «Burning Person of Color»[4], но идею зашикали – добрый сердечный посыл был понятен, но мешали исторические аллюзии.

– Примут за Ку-клукс-клан, – объяснил мне Майкл. – Диалектика прогресса…

Я уже не понимала, о чем они говорят.

– А что это за «Burning Man»?

– Такое культурное событие-селфидром, – ответила Сара. – В пустыне собирается самая подлая буржуазия планеты, перед ВИП-палатками поджигают большое фанерное чучело человека, и корпоративные анархисты с имперскими сварщиками принимают романтические позы…

Больше вопросов я не задавала, и Сара начала яростно спорить о чем-то с Майклом.

Я вспомнила, что Майкл назвал ее «милая» – похоже, они были любовниками. Сара определенно казалась круче своего бойфренда. Раз так в пять. Может быть, даже семь – от запаха травы я постоянно сбивалась со счета.

Наконец Сара взяла Майкла за руку и увела его из каюты. Докурив косяк, следом отправились Раджив с Мэй.

– Куда они все? – спросила я.

– Наверно, играть в парный теннис, – усмехнулся Андреас. – Куда еще? Дмитрия будете?

В его руках появилась маленькая трубочка. Вопрос был адресован Фрэнку и мне.

– Dmitry? – переспросила я. – What Dmitry?

– Не будем, – сказал Фрэнк и посмотрел на меня. – Я тебе не советую курить ДМТ. Если ты еще не пробовала.

Это был первый раз, когда я услышала его голос. Я отрицательно помотала головой, и Андреас принялся за дело без нас. Воняла эта гадость примерно как канифоль. Скоро Андреас улегся на пол и дух его уплыл куда-то в Валгаллу.

– Все-таки круто, – сказала я Фрэнку. – «Goolag», вот этот анархипстер… Молодцы. Остроумно.

– Только не думай, что они изобрели все сами, – ответил Фрэнк. – Это хохмы из интернета. Одного с нами возраста. Ребята пытаются ими вдохновиться. Сам Андреас не изобрел пока ничего, кроме слова «Spride» и термокружки «Donald Dick»[5]. Догадываешься, с каким дизайном. Правда, кружку хорошо продали в Калифорнии. Если работаешь на Big Tech, такую полезно иметь на рабочем столе.

– А ты разве не в их проекте?

– Нет, – сказал Фрэнк. – Я здесь по другому делу. На самом деле просто поймал попутку до Турции. Я знаю Тима и Со. Они спонсируют мою работу.

– Ты тоже идеологический дизайнер?

– Я историк.

– Историк-анархист? – уточнила я.

Он кивнул.

– Наверное. Только не спрашивай, что это такое. За ночь придумаю и завтра скажу.

Интересно. Это значило, завтра мы будем вместе. Суггестивный пикап, не иначе.

– А зачем ты приехал в Турцию? – спросила я.

– Хочу проверить одну свою концепцию.

– Историческую?

– Да. А ты зачем?

– Завтра расскажу, – ответила я. – Если успею придумать за ночь.

Он засмеялся и навел на меня указательный палец. Характерный латиноамериканский жест, означающий что-то среднее между «один-один» и «в следующий раз застрелю».

Фрэнк мне нравился все больше и больше. Я подумала, что он похож на боксера-неудачника. Хотя, с другой стороны, что хорошего в боксерах-неудачниках?

Все ребята здесь были бородатые, но в короткой и одновременно как бы запущенной бородке Фрэнка присутствовала особая тестостероновая убедительность. Я имею в виду, в хорошем смысле: такое редко, но бывает.

Его короткие кудрявые волосы незаметно переходили в бороду, а надо лбом сворачивались в колечки. Все вроде выглядело естественно – и все равно в такой стрижке просвечивало что-то неуловимо странное. Я решилась спросить.

– Что у тебя за прическа? Я таких не видела.

– Ты заметила, да? – ухмыльнулся он.

– Заметила, – ответила я. – Но не могу понять что.

– Никто не понимает, – сказал он. – Но все замечают. Я стригусь точно под Каракаллу. По бюсту.

В первый момент я подумала, что это рэпер или футболист.

– Кто это?

– Римский император третьего века нашей эры. Тогда волосы обрезали не так, как сейчас. Ни один парикмахер не сделает. Я стригусь сам.

Я вспомнила, что в Риме есть термы Каракаллы.

– А, это который бани строил?

Он кивнул.

– И многое другое.

Лежащий на полу Андреас вдруг издал скрежещущий звук – словно наткнулся на ледяную комету в темных закоулках своего трипа. Я решила, что он пришел в себя, но он просто повернулся на другой бок.

– А почему ты стрижешься под Каракаллу? – спросила я.

– Это мой исследовательский метод, – ответил Фрэнк.

– То есть?

– На самом деле я не историк-анархист. Я скорее историк-эмпатик. Еще точнее, некроэмпатик.

Наверно, я слишком долго дышала здешним дымным воздухом.

– Некроэмпатик, – повторила я. – Вот это точно самое крутое за сегодня. А что, интересно, это значит? То, что я думаю?

Фрэнк засмеялся.

– Обычные историки, – сказал он, – пытаются понять живших прежде людей через документы эпохи, культуру и так далее. Но это как пытаться понять современного американца через фильмы про «Мстителей» или резолюции ООН.