Я не хотел говорить, что последние слова Вика звучали как настойчивый отказ от признания, но в то же время мне хотелось немного надавить на Блейка.

— Так вы никогда не сомневались в том, что он виновен?

— Я бы сформулировал это по-другому. Порой не совсем получалось воспринимать его как преступника. Он отмалчивался, и приходилось удерживаться от того, чтобы не приписывать ему чувства и действия. Большие черные глаза, полное отсутствие эмоций… Нетрудно было что-нибудь за него додумать. Приходилось помнить, что мы, возможно, сами наполняем его содержимым, как пустой сосуд. Многие ненавидели его с самого начала.

— Да, непросто вам приходилось.

Блейк кивнул:

— Особенно потому, что я все же следовал интуиции, а она буквально кричала о том, что Вик виновен. И все улики говорили об этом. Мы ведь все время неосознанно собираем доказательства. Называем это интуицией, но на самом деле наше подсознание приходит к логическому заключению раньше, чем сомневающееся сознание. Так что мой совет — доверяйте своему чутью.

— С чего бы вы начали поиски? — спросил я.

— Убийцы Вика? Самым очевидным мотивом представляется месть, но, как и во время езды на автомобиле, правила движения заставляют притормаживать. Начинаешь подвергать сомнению свои выводы, потому что мозг ищет логику. Зачем заодно с преступником убивать невиновного полицейского? И поджигать еще одного? — Блейк посмотрел на меня, потом на Наоми. — Не ищите в этом деле логики. Не то спать не сможете. Убийцы действуют иррационально, исключение — профессиональные киллеры. Здесь кто-то просто не мог поступить иначе. Такого человека и нужно искать.

— То был я, — произнес Фрэнк Мур.

Мы стояли у дальней стены конференц-зала отеля «Рэдиссон», в здании, некогда именуемом Залом свободной торговли[6]. Мур заканчивал часовую лекцию о том, как пережить горе.

Кому, как не ему, знать ответ. Ведь он потерял троих детей и жену.

Мы опоздали к началу. В зале, где обычно проводятся свадьбы и благотворительные мероприятия, уже сидели сотни две человек. В основном нарядно одетых. Состоятельных граждан, которые могут позволить себе заплатить за вход и не идти днем на работу. Однако при близком рассмотрении становилось видно, чем еще все они похожи.

Изможденными лицами и покрасневшими глазами.

В присутствующих угадывались морально истощенные люди. Не находящие покоя, будто их мучает некий внутренний зуд. На внешности одних горе оставило явный след. Осунувшиеся, полные тревоги лица. Носы алкоголиков, допившихся до белой горячки. Расстройства пищевого поведения, склонность к самоповреждению. Другие прятали горе за дизайнерской одеждой и членством в фитнес-клубах. Но все неотрывно смотрели на Фрэнка Мура, будто он — их последняя надежда.

Понятно почему.

Сильный, импозантный, ходячая двухметровая уверенность в крахмальной рубашке, обтягивающей мускулистую грудь. Образ дополняли синие брюки и светлые туфли. Почему-то обычная одежда сидела на нем как мундир. Наверное, сказывалось армейское прошлое. Волосы у него были черные, подстриженные аккуратным ежиком, а ровно посередине головы зигзагом молнии серебрилась седина.

Фрэнк Мур был какой-то неестественно ладный, будто отфотошопленная фотография. Располагающей и уверенной манерой говорить он напоминал хорошего адвоката, произносящего заключительное слово в суде.

— Я жил этими фотоальбомами, — говорил он слушателям. — Жил в прошлом, потому что у меня не было будущего. И тогда я сделал самое трудное. Перевернул страницу. Я смотрел на семью, за которую был в ответе. На дочек, сынишку, жену, которых должен был защитить. Но на следующей странице увидел кое-кого еще. — Он многозначительно посмотрел в зал. — Самого себя. Я и забыл, что тоже там есть. В этом фотоальбоме, в этой семье. Забыл, что и этого человека я когда-то любил. — Он повернул семейную фотографию на подставке сзади. Под ней оказался его увеличенный фотопортрет. — Это стало одним из тех переломных моментов, о которых все говорят. Когда возникает светлое чувство, которое хочется сохранить в душе навсегда, чтобы защитить себя от будущих бед.

В зале понимающе закивали.

— Но согласитесь, горе чем-то похоже на сборщика налогов. Появляется в самый трудный момент и забирает больше, чем можешь отдать. Если вас уже постигла утрата, вы поймете, о чем мы сегодня здесь говорим. А если горе вас еще не коснулось, боюсь, однажды это произойдет. В книгах пишут про пять стадий горя. Отрицание. Злость. Торг. Депрессия. Принятие. — Мур оглядел зал, покачал головой: — Книги врут. Стадия только одна. Уильям Шекспир говорил: «Весь мир — театр». А я добавлю, что весь мир — театр трагедий. Как же нам заново выучить роль? Как снова выйти на сцену? — Он посмотрел на собравшихся, будто и правда знал как. — Надеюсь, в следующий раз вы придете, чтобы узнать ответ. — Он спустился со сцены к аплодирующим стоя слушателям, провел ладонью по седой пряди и направился к выходу.

Неужели это все?

Слишком похоже на то, что я видел во время ночных дежурств. На дилера, дающего клиентам попробовать наркотик задешево, чтобы, когда они подсядут, взвинтить цену.

Мы с Наоми последовали за Фрэнком. Он уселся за большой стол, заваленный буклетами, флаерами и рекламными материалами. Люди за нами уже выстраивались в очередь за автографом.

Я подошел поближе к столу:

— Сильная речь!

Фрэнк задумался на мгновение, будто я сказал нечто, что не приходило ему в голову.

— Благодарю. Вы недавно понесли утрату?

— Да, не очень давно.

— Вы не успели к началу, — сказал он. — Ничего страшного, просто вряд ли у вас сложилось полное представление о том, что мы можем предложить. Возможно, вам обоим подошел бы один из наших четырехнедельных тренингов. — Фрэнк взглянул на растущую очередь. — На нем мы обсудим мою историю жизни, и у вас будет возможность поделиться своей. Также выступят опытные слушатели наших курсов.

— А какова ваша история? — спросил я.

— Думаю, она вам известна, детектив. — Мур подкрепил свои слова улыбкой. — Как видите, я, скорее всего, буду очень занят несколько часов, но можем встретиться сегодня позже. Буду крайне счастлив обсудить с вами мою историю.

— Простите, мы не хотели…

Он покачал головой:

— Мне льстит, что вы интересуетесь программой. И я говорил серьезно: думаю, вы оба извлекли бы из нее много пользы — многим полицейским она помогает.

— Позвольте полюбопытствовать, сколько стоит программа? — спросила Наоми.

— У нас разнообразные тарифы, для любого уровня дохода. Если нужна помощь, обязательно что-нибудь придумаем.