Я стал забывать элементарные слова, походка деформировалась, зрение рухнуло. Вижу кадр, но не могу его передать. Тяжело, когда хочешь создать, но не можешь физически.

Не стал никому ничего рассказывать, отменил все проекты. Уехал. Поддерживаю связь только с лечащим врачом. С Дуйгу расстался. Ей всего двадцать два, вся жизнь впереди, не хочу быть обузой.

Теперь живу тут. Счастлив. Не так, как раньше. По-другому. До болезни творчество для меня было в жизни главным. Теперь сполна проживаю каждый новый день, научился замечать то, чего не видел раньше. Впечатления записываю в своем интернет-блоге. Под псевдонимом. Уже собрался немаленький круг читателей, и мне этого достаточно. Оставшуюся в Стамбуле квартиру сдаю, денег на жизнь хватает».

Врач запретил Барышу долгие физические нагрузки. Но он не останавливается и, опираясь на трость, продолжает шагать.

«Верю в то, что, если продолжать движение, мозг проложит дорожку к исцелению, и я смогу нормально перемещаться в пространстве».

Временами наш путь проходит во мраке: когда не знаешь, что ждет впереди, и сомневаешься в ценности того, что осталось за плечами. Все словно утрачивает красоту – ты ее вроде помнишь, но больше не видишь. Будто на любимые картинки набросили плотную ткань, как мы делали это перед отъездом с дачи. Сил сбросить эту драпировку нет, да и желания тоже.

Нури называет эти дни «когда душа болеет»: «Их надо переживать, даже если они станут неделями, месяцами». В такие времена нужно просто быть. Не подавлять, не играть, не идти, не двигаться вообще. Просто быть. Дышать. Ждать дня, когда почувствуешь, что воздух, который вдыхаешь, вдруг наполнился свежестью весны и ароматом маминого пирога с одной из тех картинок, с которой ткань просто-напросто сползла под тяжестью пыли.

И все краски ожили. И все внутри улыбается. Как прежде.

22

В какой-то момент мне стало тесно в городе, в котором родился и вырос. Все вроде было хорошо – любил места своих первых открытий. Но меня не покидало ощущение того, что я нахожусь в комнате – родной, светлой и просторной – и в ней задыхаюсь. Будто окна не открываются, и лишь cквозь узкие щели рамы задувает ветерок.

Тогда я отправился в путешествие. Целый год колесил по миру в поисках места, где полегчает. Вымотался. Не от путешествий, а от зацикленности на неизвестном. Ведь, по сути, не знал, что ищу.

Я вернулся домой из очередной страны. Дверь открыла мама. Мы обнялись, помолчали. А потом она сказала, что до тех пор, пока я не раскрою в себе главное, искать место покоя бесполезно.

Нужно выпить воды из своего родника и только потом отправиться навстречу океанам.

«Ты непременно построишь дом, который станет отражением твоего внутреннего дома. А еще встретишь “своего” человека. В нем узнаешь, найдешь все города, горы, сады, моря мира. И тогда твой поиск превратится в тихое наслаждение теплом дома и любимых людей».

Спустя годы я встретил ту, благодаря которой узнал себя настоящего. Она привела меня к берегу моего дома. И не важно, что наши дороги разошлись. Главное то, чему мы научили друг друга.

Два сливовых дерева в саду одарили щедрым урожаем. Часть раздал, оставшееся быстренько замариную, пока сливы не обмякли. Нури вызвался помочь. Закончил перевод двух глав, уложил внука и пришел на подмогу.

К середине осени Махмуд отвезет мои заготовки на продажу в большой город. Вот подкоплю денег, и мы с Беязом купим маленькую машину для путешествий. Новые места, люди, мысли…

На дно пастеризованных банок закидываю гвоздику, горошковый перец, чеснок и палочки корицы. Доверху заполняю банки сливами, заливаю горячим маринадом из смеси воды, уксуса, сахара, соли. Обычно бабушка мариновала осенние сорта: у них кожура твердая и не сползает с плодов после засола. Я не дождался сентября, о чем не жалею: в августовских сливах больше солнца.

Нури закатывает банки, переворачивает вниз крышками и, укутав пледом, оставляет остывать.

«Хоть вы и расстались, но ты говоришь о ней с благодарностью. Это прекрасно. Благодарность – синоним любви.

Бывает, что между людьми, которые любили друг друга, не остается ничего, кроме ненависти. Это уничтожает. Особенно того, кто ненавидит. Носителю этого безумно вредного чувства нужно принять то, что все живое не идеально и не должно соответствовать нашим представлениям об идеальности. Суфии писали, что любить недосягаемого Творца легко, а вот полюбить его неидеальных созданий – непростая задача».

Четырнадцать банок остывают на веранде. Ух, управились! Теперь можно перекусить. Нарезаю арбуз треугольничками, выкладываю на блюдо вместе с кусочками овечьего сыра и рукколой. Сверху посыпаю обжаренными кедровыми орешками. Вкусно, освежающе. Я вдруг вспомнил, как чайки любят арбуз. Не раз угощал их сочными кусочками…

В детстве мы с бабушкой часто приходили к чайкам. Она встречала меня на коричневых ступеньках входа в школу, и мы шли слушать волны. В этой картинке я запомнил Сону, одетую в пальто горчичного цвета и с бежевым шарфом на шее. «Чайки ждут твоих мизинцев, малыш!» – шутила Сона, крепко держа меня за руку. Перебегали дорогу и спешили к птицам. Зимой они подлетали так близко, что их можно было погладить.

Я прятал руки в карманы, боялся махать чайкам, но не опасался их самих. Мы стояли у береговой линии, запрокинув головы, наши шарфы разлетались на ветру. «Море, твоя жизнь намного шире, выше и глубже, чем ты себе представляешь. Не обматывай крылья ограничениями, будь легким, как ветер, и таким же свободным, как чайки. Благодари за каждый вдох, научись делиться и постарайся услышать как можно больше океанов».

В те встречи с чайками я решил, что буду свободным. Мое понятие свободы время от времени менялось, рассыпалось, заново рождалось и укреплялось.

Сейчас я пришел бы снова вместе с Соной на тот самый берег и сказал: «Бабуль, свобода – это любить. Себя, людей, завтра, время, трудности и мир, который у каждого свой. Ты ведь об этом говорила?»

23

«Чувство вины долго меня изводило. Мне советовали, мол, отпусти прошлое, иначе уничтожишь свое будущее. Отчасти они были правы. Но прощение надо заслужить. Переосмыслением. А оно проходит через боль, терзания, бессонные ночи… Освобождение от вины в переосмыслении».

Саму развешивает на веревках белоснежные простыни. Закалывает прищепками. Деревянными, с чуть ржавыми пружинами.

Перед ее домиком на окраине – большая лысая территория, огороженная забором из бесцветных досок. Тут растет всего одно дерево, усталая шелковица. Остальная часть завешана простынями, наволочками, пододеяльниками.

Руки Саму пахнут стиральным порошком. Кожа шелушится. «Сколько кремом ни смазывай, бессмысленно. Химия сильнее». Отложить деньги на стиральную машину пока не получается.

Саму и ее муж Орхан открыли в городе центр развития для детей-аутистов. Пока на восемнадцать человек: на больше нет возможности. Им помогают три педагога и ученицы старших классов медресе.