В его кабинете, сидя на твердом стуле, придуманном для дискомфорта, я делала вид, что рассматриваю интерьер, иконы, светильники на стенах. На самом деле все время, пока он изучал документы, я думала, где, за какими предметами прячутся камеры, о которых этот козел не знает. Впрочем, и Александр не в курсе, что Бади мне все открыл.

Потом Игнат открыл сейф, который у него прятался, конечно, за самой большой иконой, стал, сопя, там что-то перебирать, укладывать. Захлопнул и задвинул икону. К слову говоря, у меня отличное зрение, а по движениям руки я со спины могу в принципе вычислить набранный код. Не то чтобы это могло пригодиться, но у меня много ненужных способностей.

Мамочки. Оно повернулось и изобразило мне почти радостную улыбку. То ли и ему Александр посоветовал войти со мной в душевный контакт, то ли эйфория от прочтения документов ударила в мозг. Но Игнат встал на пороге комнаты, хлопнул в ладоши, как барин прислуге, и громко крикнул:

– Закуски подать в кабинет!

Жена Катерина появилась с подносом чуть ли не мгновенно. Без звука склонила свою голову в белом платке в знак приветствия. Конечно, и не подумала посмотреть на меня, так что я свое «Добрый день» произнесла в пространство. Она поставила на стол большой хрустальный графин, стаканы, тарелки с едой. Весь ее облик – плотная фигура в длинном черном платье, непроницаемое круглое лицо в рамке белого платка – показался мне черно-белым обелиском. Застывшим олицетворением протеста и покорности.

Я вспомнила, как она выглядела в вечернем платье: подчеркнутые пышные грудь и бедра, яркая косметика, – и подумала: не пахнет ли этот союз садомазохизмом. Не без того, наверное, раз он даже торгует орудиями истязаний. Только Александр мог отыскать такое ископаемое.

Жена ушла. Игнат разлил содержимое графина по стаканам. Жестом радушного хозяина пригласил к началу трапезы.

Я взяла свой стакан, с отвращением почувствовала запах самогона. Кто бы сомневался, конечно.

Страшно захотелось домой. И купить по дороге бутылку нормального красного вина, морепродукты и фрукты. Устроить выходной. Но вспомнила о пяти тысячах баксов, перестала дышать и глотнула. Взяла с подноса ломоть теплого хлеба, Игнат плюхнул мне на тарелку большой кусок жареного мяса. Хлеб оказался кислым, липким и начиненным каким-то сеном. Мясо жесткое и противное. Не умеет готовить его Катерина. А он все просто перемалывает, как мясорубка. И обильно заливает самогоном.

Самое время начать душевный разговор. Я напрягла все свое воображение и сумела разродиться очень оригинальным вопросом:

– Как вы вообще тут поживаете?

Игнат допил стакан, крякнул и вдруг подмигнул мне одним глазом. Потом пристально уставился в лицо сразу двумя и для верности подмигнул другим. Чтобы я не сомневалась в том, что это был не тик. Я оторопела.

Мы, кажется, переходим на язык знаков. Он, не дай бог, доведет до языка жестов. А это вынести без наркоза никак не возможно. Не успела я так подумать, как Игнат поднялся, схватил меня за руку, сдернул со стула и стал грубо лапать. Другого слова не подберешь.

– Минуточку, – изобразила я смущенную улыбку. – Ты как-то слишком резко. Я так не могу. Катерина в доме, дети…

– Сюда никто не посмеет войти, – прохрипел он мне в лицо.

Я содрогнулась от его дыхания: смесь вонючего самогона с жаром из пасти дракона. Стала молча, но упорно сопротивляться. Силы были совершенно не равны.

Он шипел мне в ухо:

– Ты мне давно нравишься. Ты такая аппетитная, как пирожок с изюмом.

Елки, у него и сексуальные эмоции из разряда – тупо пожрать. Пропустим из деликатности минут двадцать этого дикарского любовного поединка.

Я пыталась заговаривать зубы, хватать его за руки и уворачиваться от его оскаленного рта до того момента, пока он не порвал молнию на моих джинсах и не полез в трусы. На этом моменте я отработала свой гонорар. И с чистой совестью рявкнула:

– Ты рехнулся, твою мать? Отпусти, придурок, сейчас начну кричать. И графин о башку разобью. Да, и Александра вызову, у меня срочная связь.

Не знаю, какая из угроз подействовала, но чудище меня выпустило. И даже заговорило чинным голосом о том, что по делу передать Александру.

Я быстро привела себя в порядок: хорошо, что на джинсах была еще и пуговица, а джемпер длинный. Взяла сумку, и он повел меня через гостиную к выходу. Катерину не встретили. Но в гостиной опять возилась с тряпкой одна из его дочек. Она даже не поднялась с четверенек, когда мы вошли. Но посмотрела на отца таким взглядом, который я попыталась расшифровать уже в машине. То была смесь отвращения с какой-то утробной, постыдной тайной. А когда я оглянулась от двери, то поймала и адресованный мне взгляд: в нем была женская ревность, в этом я не могу ошибаться.

Я поехала не домой – отдыхать и выдыхать, а в квартиру Груздевых. Сразу вошла в кабинет к Бади и сказала:

– Открой мне все на Игната Архипова.

– Александр сказал, на него тебе не надо.

– То есть он в курсе, что ты мне что-то показываешь?

– Да. Я не мог не сказать. Такой договор.

– Хорошо. Тогда я тебе признаюсь в том, чего больше никому не скажу. Архипов сейчас пытался меня изнасиловать. У меня должно быть какое-то оружие против него. Иначе он сделает это.

Свою пламенную речь я произнесла, имея в виду одну слабую догадку. Мне казалось, что Бади по-своему, то есть совсем не так, как остальные люди, влюблен в меня. Для этого не было ни одного конкретного основания. Лишь какое-то виртуальное, неземное ощущение.

Бади долго молчал, а затем тихо и решительно произнес:

– Я открою. Пусть он меня уволит или убьет. Но я не допущу, чтобы тебя насиловали его партнеры.

То, что я увидела, обозначу одной фразой, как в бесстрастном отчете. Архипов регулярно насиловал обеих дочерей, а его жена за этим подглядывала. Такой компромат Александр просто хранил на случай деловой необходимости.

Я уехала домой, впервые даже не посмотрев на детей. Как я могла: я же облеплена такой смрадной тиной, в ней кишит зараза, которая уже отравила мою кровь.

По дороге я купила не красное вино и фрукты, а бутылку водки и черный хлеб. Пила дома сосредоточенно, будто дело делала, не чувствуя ни горечи, ни тепла, ни опьянения. Только холодное бешенство, которое не находило выхода. Разбила пустую бутылку о стену, выдохнула, наконец, первые слова:

– Как же вас земля носит, сукиииии…

Я так была близка к тому, чтобы взорвать всю конструкцию моей гибельной сделки. Взорвать и погибнуть к чертям. А за что мне держаться? И увидела лицо Пети, ласковые, бархатные, доверчивые глаза.

Ладно. Хорошо, детка. Я что-то придумаю. Обязательно. Пусть только мозги остынут.

Ко всему привыкаешь. Это я могу сказать как человек с незаурядным опытом преодоления всех принципов, представлений, простых человеческих привычек и даже эмоций здоровой психики и физиологии. Назову это условно выживанием – эту мою способность существовать на поляне убийцы, грязных денег, в ожидании одних только преступлений. И невозможно подавить в себе все моментальные, естественные реакции. А это далеко не всегда протест, бывают проблески человеческого тепла: на кого-то же оно должно распространяться в моих жестоких условиях.