Целая гора барахла от Шанель. НЕТ.

Нанять папе постоянную сиделку. (И пусть каждые шесть минут начинает с ним разговор сначала!!!)

Отложить деньги для Ромена. (Наш сынок добром не кончит.)

Жо уехал два дня назад.

Я снова иду навестить папу. Снова рассказываю ему про мое мученье — про мои восемнадцать миллионов. Он не верит своим ушам. Поздравляет меня. А что ты сделаешь с такой кучей денег, солнышко? Я не знаю, папа, и мне страшно. А мама что об этом думает? Я ей еще не говорила про выигрыш. Иди сюда, подойди поближе, маленькая моя, и расскажи мне о себе все. У нас с Жо теперь все в порядке, начинаю я дрожащим голосом. Как у всех семей, у нас бывали хорошие и плохие времена, но со всем плохим мы справились. У нас двое прекрасных детей, небольшой, но красивый и уютный дом, друзья, два раза в год мы ездим отдыхать. Торговля идет отлично. Сайт в Интернете развивается, с новыми работниками нас там уже восемь человек. Жо через неделю станет начальником, старшим мастером, а как только станет — сразу купит в гостиную плазменную панель и попросит кредит на машину своей мечты. Все это, конечно, не очень надежно, но как-то держится, и я счастлива… Я горжусь тобой, бормочет папа, взяв меня за руку. Но я боюсь, папа, как бы эти мои восемнадцать миллионов не…

А вы кто? — внезапно спрашивает папа.

Чертовы шесть минут.

Я — твоя дочка, папа, и мне так тебя не хватает, не хватает твоей ласки, не хватает шума воды в душе после твоего возвращения с работы… И мамы мне не хватает. И моего детства…

Вы кто?

Я — твоя дочка, папа. У меня галантерейная лавка, я стала торговать пуговицами для подштанников и молниями, потому что ты заболел и надо было тебя лечить, заботиться о тебе. Потому что мама умерла на улице, когда мы с ней собрались за покупками. Потому что мне не повезло. Потому что я хотела поцеловать Фабьена Дерома, а мой первый поцелуй достался зануде Марку-Жану Роберу, который писал девчонкам дурацкие записочки на листочках из тетрадки в клеточку, и ни одна девчонка не могла перед ним устоять…

Вы кто?

Я — твоя дочка, папа. Твоя единственная дочь. Твой единственный ребенок. Я росла в ожидании, пока ты вернешься с работы, и смотрела, как мама рисует мир. Я росла в страхе выглядеть в твоих глазах некрасивой и глупой, оказаться не такой обворожительной, как мама, и не такой блестящей, как ты сам. Я мечтала рисовать и шить платья, которые сделают прекрасными всех женщин. Я мечтала о Солале, о Белом рыцаре, мечтала об идеальной любви, мечтала о невинности, об утраченном рае, об атолловых лагунах, мечтала о крыльях. Я мечтала о том, чтобы меня любили ради меня самой, чтобы мне не приходилось завоевывать любовь доброжелательностью…

Вы кто?

Я — здешняя уборщица, мсье. Я зашла посмотреть, все ли в порядке в вашей комнате. Сейчас я приберусь в ванной, как каждый день, заберу из мусорного ведра полный пакет и вставлю новый, подчищу за вами дерьмо…

Спасибо, мадемуазель, вы просто прелесть.

Вернувшись домой, я снова читаю список, в котором перечислено то, что мне необходимо, и начинаю понимать, что богатство — это возможность за один раз купить все, что в нем значится, от овощечистки до плазменной панели, — все, и пальто в «Кэрол», и нескользящий коврик для ванной… Обойти магазины со списком, купить все, ничего не упустив, вернуться с покупками, разорвать список, выбросить клочки и сказать себе: ну вот, больше мне ничего не надо, у меня не осталось потребностей, теперь у меня есть только желания. Одни только желания.

Нет, такого не бывает никогда.

Потому что наши потребности — это наши повседневные маленькие мечты. Все эти мелкие дела, которые нам предстоит сделать, все эти мелкие планы подталкивают нас к завтрашнему и послезавтрашнему дню, заставляют смотреть в будущее, а те пустячки, которые мы пообещали себе купить через неделю, дают возможность думать, что на следующей неделе мы будем еще живы.

Именно необходимость купить нескользящий коврик для ванной, или чугунок для кускуса, или овощечистку и привязывает нас к жизни. Начинаешь распределять покупки. Продумываешь, куда за ними отправишься. Иногда сравниваешь, листаешь каталоги, прикидываешь: какой утюг лучше взять — тот или этот? Медленно заполняешь шкафы, полку за полкой, ящик за ящиком. Жизнь проживаешь, заполняя дом, а когда дом полным-полнехонек, что-нибудь разбиваешь, чтобы потребовалось это заменить, чтобы было чем заняться завтра. У иных даже до того доходит, что они разбивают свою семью только затем, чтобы выскочить в другую историю, в другое будущее, в другой дом.

В другую жизнь, которую надо будет наполнять.

Я зашла в книжную лавку на улице Гамбетта и купила там «Любовь властелина», карманное издание, — воспользуюсь вечерами без Жо, чтобы перечитать.

Перечитываю, хотя на этот раз мне с самого начала страшно, теперь-то я знаю: вот Ариана Дем принимает ванну, разговаривает сама с собой, готовится… а я уже знаю про окно в женевском отеле «Риц», знаю о чудовищной победе скуки над желанием, шума смывного бачка — над страстью, знаю, но не могу помешать себе верить по-прежнему… Усталость берет надо мной верх глубокой ночью, и просыпаюсь я измученная, мечтательная, влюбленная…

Так было до сегодняшнего утра.

Когда все рухнуло.

Я не закричала.

Не заплакала. Не стала молотить кулаками по стене. И волосы на себе рвать тоже не стала, и ломать все, что под руку попадется. Меня не вывернуло наизнанку, я не грохнулась в обморок, я даже не почувствовала ускоренного сердцебиения — словом, никаких признаков того, что мне вот-вот станет плохо.

Но я все-таки подошла к кровати и села — на всякий случай, мало ли что.

Осмотрелась вокруг. Оглядела нашу спальню.

Золоченые рамочки с фотографиями детей в разном возрасте. Свадебная фотография на тумбочке Жо, а с моей стороны кровати — акварельный портрет маминой работы. Мама написала этот мой портрет всего за несколько минут, мазнув по фиолетовой загогулине остатком синей краски на кисточке. Это ты, когда читаешь, сказала тогда она.

Сердце у меня билось по-прежнему ровно. И руки совсем не дрожали.

Я наклонилась, чтобы подобрать соскользнувшую на пол блузку. Положила ее на постель рядом с собой. Нечаянно ее смяла — ничего, потом поглажу. Надо мне было прислушаться к себе и купить-таки утюг с отпаривателем за триста девяносто девять евро, который видела в «Ашане», тот, который стоял в моем списке номером двадцать седьмым…

И тут я начала смеяться. Смеяться над собой.

Я ведь так и знала!

Вот что подтвердило мои подозрения — следы штукатурки на каблуке, еще до того, как я полезла под стельку проверять.