Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она отрицательно покачала головой и поморщилась.
Между бровей Калеба пролегла морщинка.
— Совсем никого?
Руки ее, спрятанные под обшлагами рукавов, сжались в кулаки. Его жалость раздражала ее. В конце концов, она принадлежит к народу селки, Перворожденных, детей моря.
Точнее, принадлежала.
В море, на собственной территории, отсутствие родственников никогда особенно ее не беспокоило. Но, похоже, в мире людей все так или иначе связаны друг с другом родственными узами.
Он не должен заподозрить, что она не принадлежит к его миру.
Она позволила себе покачнуться, позволила куртке распахнуться, обнажив грудь. Ей было совсем нетрудно изобразить головокружение. Голова раскалывалась. Ноги подгибались. Нападение демона испугало — и ослабило — ее намного сильнее, чем она склонна была признать.
— Я… не могу сейчас думать ни о чем. Я не помню.
Калеб не смотрел на ее грудь. Взгляд его чистых зеленых глаз оставался прикованным к ее лицу с настойчивостью, от которой Маргред стало неуютно.
— Ладно, — медленно протянул он. — Пожалуй, будет лучше, если ты подождешь в джипе, пока не появится Тед, а потом я отвезу тебя к врачу.
* * *
Внутри его автомобиля — джип, повторила про себя Мэгги — было темно и тепло. Здесь пахло металлом, маслом и мужчиной. Запахи суши. Чужие запахи. И здесь, в темной тишине, ее настигла реакция на произошедшее, сокрушительная реакция, подрывающая ее хрупкое самообладание. Крыша и стенки автомобиля давили на нее, как железные прутья клетки. Мэгги поерзала на прохладных кожаных подушках сиденья. Она задыхалась, кровь стучала у нее в висках и даже испачкала кончики пальцев, несмотря на сложенный белый квадратик, который дал ей Калеб.
Дверца со стороны водителя распахнулась, и на сиденье рядом с нею скользнул Калеб. Его крупное тело настолько внезапно и угрожающе возникло из темноты, что Мэгги едва не подпрыгнула от неожиданности.
— Ну вот, все устроилось, — заявил он. — Ты не забыла, что платок нужно прижимать к ране?
Она осторожно кивнула, словно боясь, что голова отвалится. Его губы изогнулись в слабой улыбке.
— Хорошая девочка. Кровь все еще течет?
Ее пальцы были теплыми и липкими.
— Не очень.
— Хорошо. Очень хорошо. — Он сунул ключ куда-то сбоку от рулевой колонки, джип вздрогнул и пробудился к жизни. Калеб искоса взглянул на нее. — Пристегнись.
Она непонимающе уставилась на него.
Калеб поджал губы, потом потянулся к ней. Маргред судорожно вздохнула, когда он плечом прижал ее к спинке сиденья, а твердая рука скользнула по ее груди. Он едва не ударил ее локтем в лицо. Калеб протянул поперек ее тела какой-то ремень и со щелчком застегнул его у бедра.
Давление на ее грудь усилилось.
Калеб отстранился от нее.
— Ну, теперь можно ехать.
Во рту у Мэгги пересохло. Никуда она не могла уехать. Она была пристегнута здесь. Связана по рукам и ногам. Попала в ловушку.
Калеб поерзал на сиденье, перетягивая таким же ремнем свою широченную грудь, и недовольно зашипел, когда больное колено ударилось о рулевое колесо. Охватившая ее паника начала понемногу рассеиваться.
— Тебе понравится Донна Тома, — добавил он, когда Мэгги ничего не ответила. — Она вышла на пенсию и поселилась на острове пять лет назад, но потом поняла, что бездействие — не для нее. Она уговорила городские власти открыть для нее больницу, так что теперь с успехом справляется со всеми хворями, из-за которых пациента не стоит отправлять в клинику в Рокпорте.
Мэгги заставила себя вслушиваться в его слова, как будто в них крылся ключ к решению ее проблем. Как будто ей было не все равно. На самом деле ей было наплевать, что он там говорит. Но звук его глубокого, спокойного голоса и уверенная манера вести себя оказывали благотворное, умиротворяющее действие.
А Калеб пустился в рассуждения о городском бюджете и новом рентгеновском аппарате, негромко произнося бессмысленные слова, которые заполняли тишину в салоне и накатывались на нее, как прибрежные волны. Она прижалась ноющим виском к прохладному стеклу и молча смотрела в темноту, мелькающую за окном джипа.
Он умолк. Остановилась и машина.
Маргред вздрогнула, подняла голову и увидела, что он смотрит на нее.
— Ты специально это сделал?
— Сделал что? — с непроницаемым лицом полюбопытствовал он.
— Убаюкал меня разговорами, так что я заснула?
Калеб улыбнулся. У нее вдруг возникло ощущение, что он не принадлежит к числу мужчин, которые улыбаются легко и часто. Теплое чувство растопило лед у нее в груди.
— Это входит в мои служебные обязанности, мэм.
Маргред поправила его куртку у себя на плечах. Внимательно осмотрела звезду шерифа, сверкающую у него на карманчике рубашки.
— Это и есть твоя работа?
— Иногда.
Взгляды их встретились. Она вновь ощутила странное и приятное сосущее ощущение в животе.
— Иногда работа превращается в удовольствие и становится личным делом.
* * *
«Получается, это действительно мое личное дело», — подумал Калеб. Нравится оно ему или нет.
Мэгги сидела, выпрямившись и напряженная как струна, на обитой войлоком мягкой кушетке. В ее глазах загнанного зверя плескался ужас. Она поменяла его окровавленный носовой платок на больничный пузырь со льдом, а его куртку — на дешевое бумажное платье. И хотя Калеб понимал, как важно облегчить ее боль, сделать так, чтобы опухоль уменьшилась, и сохранить остатки вещественных доказательств, ему хотелось обнять ее, согреть теплом своего тела. Словом, проявить заботу.
Она не цеплялась за него и не плакала. Но когда Донна Тома выразила сомнение в целесообразности его присутствия в комнате для осмотров, Мэгги невыразительным голосом обронила:
— Он со мной.
Так что теперь Калеб занимал весь угол в изголовье кушетки, а доктор пристроилась в ногах. Несмотря на ноющую боль в бедре, присаживаться он не стал. Просто не мог. В джипе он разыграл недурную сценку железной уверенности и непоколебимого спокойствия, но его снедала жажда действия, жалость, восхищение и холодная ярость.
Прислонившись к стене, он наблюдал, как Мэгги ставит галочки на медицинском бланке. Закончив, она протянула папку с зажимом доктору.
На круглом лице Донны под шапкой волос цвета перца с солью морщинки как-то не прижились, но сейчас она озабоченно нахмурилась.
— Вы оставили много прочерков.
Рука Мэгги в бумажном рукаве, лежащая на колене, вздрогнула.
— Я не знаю, что писать.