— Sono pieno come un uovo, — повторила Лаура.

— Слушай, Лаура, — оживился Томмазо, — расскажи Бруно, как твой первый итальянский поклонник научил тебя отвечать на комплименты.

— Ах, это… — задумалась девушка — Cacati in mano e prenditi a schiaffi.

Томмазо громко захохотал.

— «Возьми свое дерьмо и размажь по физиономии», — перевел он — А что еще?

— Ну… Lei е' un cafone stronzo, vada via in culo.

— Великолепно. «Ты кусок дерьма, вот и отправляйся в задницу». Так мы быстро сделаем из тебя настоящую римлянку. Что-нибудь еще?

— Guardone ti sorella e allupato ti bagnasti.

— Это перевести труднее, — покачал головой Томмазо, — Что-то вроде «посмотри на свою сестренку и на меня». Но в английском нет эквивалента слову guardone. Похоже на «вуайеризм», но гораздо сильнее. Когда человек боится трахаться и наблюдает, как это делают другие.

Бруно почувствовал, что сам себе противен. «Это ведь обо мне, — подумал он, — Это я наблюдаю за другими».

— Я была уверена, что отвечаю очень вежливо, — сказала Лаура, — Это так красиво звучит.

— Что ты хочешь этим сказать? Это и правда красиво. И вполне вежливо — для Рима, — сказал Томмазо и обнял ее за плечи. Бруно ждал именно этого сигнала.

— Я пойду прогуляюсь. — Он встал, хотя уходить ему не хотелось.

— Я пойду с тобой, — быстро сказала Юдифь и протянула ему руку. — Поможешь встать?

Когда он помог ей подняться, она задержалась в его руках чуть дольше, чем он ожидал. И Бруно вдруг понял, что все время, пока он думал о Лауре, ее соседка явно рассчитывала на романтическое свидание с ним самим. Он оглянулся на Томмазо в поисках спасения, но тот уже целовался с Лаурой.

— Хорошо, пойдем вместе, — сказал Бруно и посмотрел вниз, на друга и его девушку, — Нас не будет некоторое время, — с неохотой добавил он.

«Все идет как надо — думала Лаура, — Я на пустынном берегу вместе с моим красавцем любовником, который только что приготовил из даров моря самый восхитительный ужин, каким меня когда-либо кормили. Чего еще желать?» Они расположились вдалеке от дороги и показались бы проезжающим лишь маленькими фигурками у огня, поэтому Лаура не возражала, когда губы Томмазо заскользили вниз по ее телу.

Вскоре после того, как они ушли прогуляться, Юдифь взяла Бруно под руку. «Она ждет, что я ее поцелую», — растерянно подумал он. Они подошли к кромке воды, и Юдифь недвусмысленно прижалась к нему.

— Послушай, Юдифь, — начал Бруно извиняющимся тоном, — я должен тебе кое-что сказать…

— Что именно?

— Ну… есть один человек…

— Твоя девушка?

— Не совсем.

— Твой парень?

— Нет-нет, только не это.

— Тогда кто?

— Самое обычное дело. Просто девушка, которая в меня не влюблена.

Юдифь обдумала услышанное.

— Но если она в тебя не влюблена, совершенно не обязательно хранить ей верность, — сделала она вывод.

— Я знаю, но… я не могу не думать о ней.

— Ладно, не переживай. А я, пожалуй, освежусь, — решительно сказала она, — Я иду купаться. Составишь компанию?

— Почему бы и нет?

Когда они окунулись в мягкую белую пену, Бруно окликнул девушку:

— А теперь займемся серфингом!

— Но доски остались в фургоне.

— Кому нужны эти доски? — Он подождал, когда накатит волна, и бросился в нее, чтобы она прокатила его к берегу.

В первые несколько волн им удалось нырнуть только вверх ногами, но это было так весело, что едва встав на ноги, они бросались в следующую волну.

Наконец, когда Лаура уже едва могла справиться с возбуждением, Томмазо просунул внутрь свой язык и принялся сосать ее нежную, как cannocchie, плоть.

— О, Томмазо! — шептала Лаура, — Как хорошо.

Он шевелил языком, проталкивая его все глубже, и Лаура почувствовала первые признаки приближающегося наслаждения. Ей казалось, что она лежит на доске для серфинга и ждет, когда набежит волна и поднимет ее вверх. И она задышала глубже, мечтая о том, чтобы это поскорее произошло.

В конце концов все уселись в фургон и собрались в обратный путь. Увы, Томмазо вел машину гораздо хуже, чем управлялся с мотороллером на забитых римских улочках, и заснуть в дороге оказалось для Бруно невозможным. Девушкам повезло: они спали на заднем сиденье и не видели других машин, хотя то, что кричали вслед их фургону водители, вместе с резкими гудками могло нарушить даже самый крепкий сон. Бруно сидел, уставившись в темноту. Он мечтал о том, что готовит для Лауры и подает одно блюдо за другим — просто ради того, чтобы смотреть, как она ест.

Ему хотелось изучить ее вкусы. Лауре так понравился непривычный вкус морепродуктов, что Бруно стал придумывать, чем еще ее можно удивить. Никто лучше Бруно не знал, что если в первый раз блюдо понравилось, это уже навсегда. Но что бы такое ей приготовить?

Когда фургон выехал на покрытый колдобинами участок дороги и его стало мотать из стороны в сторону, Лаура заворочалась. Бруно не смог справиться с собой и обернулся, чтобы на нее посмотреть. Она лежала на заднем сиденье, свернувшись клубочком рядом со своей соседкой и накрывшись спальным мешком Бруно. Его сердце подпрыгнуло, как фургон на очередной кочке.

«Для тебя, — подумал Бруно, — я бы приготовил такой свадебный торт…»

И потряс головой, чтобы избавиться от дурацких мыслей. Это ведь девушка Томмазо, а не его. О чем он думает?

И тут Бруно заметил, что Юдифь не спит. Она смотрела на него, пока он любовался Лаурой. Бруно тут же отвернулся. Интересно, поняла ли она, что он говорил именно о ее подруге? А если поняла, проговорится ли Лауре?

Наконец добрались до Рима, проехали через Тестакьо — старый район, в котором торговали мясом. Большинство мясных лавок теперь превращены в клубы и бары. Это часть города, в которой оживленно даже ночью, и им несколько раз пришлось притормозить, чтобы проехать сквозь очередную группу гуляющих людей, которые переходили из одного клуба в другой.

— Посмотри-ка, — сказал Томмазо, когда они проезжали мимо нового клуба, — Нужно будет заглянуть сюда на разведку.

Бруно хмыкнул. Еще совсем недавно этот район почти целиком состоял из скотобоен и мясных лавок. Теперь же мясников вытеснили. Раньше Бруно нравилось здесь гораздо больше.

Он считал, что именно Тестакьо, а не виа дель Корсо и не пьяцца дель Кампидольо, является сердцем Рима. Много веков подряд сюда сгоняли скотину и забивали ее, чтобы потом поставлять мясо во дворцы знати и кардиналам в Ватикан. Простым людям приходилось довольствоваться тем, что осталось — так называемой quintoquarto, «пятой четвертью» туши животного, то есть внутренностями, головой, ногами и хвостом. В маленьких osterie специализировались на приготовлении этих продуктов, и кулинарная мысль римлян оказалась настолько сильна, что вскоре кардиналы и знать тоже стали требовать такие блюда, как coda alia vaccinara (бычий хвост в томатном соусе) или caratella d'abbacchio (сердце, легкие и селезенку новорожденного ягненка), тушенные на шампурах в белом вине, с луком и розмарином.