Он купил морского окуня, столько cicale, сколько смог, немного устриц, несколько tartufi, еще кое-каких моллюсков, две пригоршни крабов-пауков и одного из тех кальмаров, которых старик бил дубинкой. Бруно понаблюдал за тем, как старый рыбак разрезал кальмара ножом и отделил щупальца. Еще одно движение ножа — и кальмар лишился головы. Потом рыбак пальцами оторвал бедняге голову и промыл все части под струей холодной воды, заодно вынув хребет.

— Prego, — сказал старик, протягивая Бруно разделанного кальмара — Buona forchetta[23].

Вся процедура заняла у него всего несколько секунд.

Бруно снова вышел на солнце, которое, спускаясь к горизонту, стало красным, и побрел по берегу туда, где стоял фургон Дженнаро. Прежде чем отправиться за рыбой, он развел огонь. Из ямки в земле шел прозрачный дымок. Все остальные еще резвились в море. Бруно постоял немного, наблюдая за Лаурой, ее стройная фигурка балансировала на прыгающей по волнам доске. Он увидел, как она обняла Томмазо и притянула его к себе для поцелуя. Бруно содрогнулся и отвернулся, решив заняться лучше едой.

«Это для Лауры, — думал он. — Мой подарок ей, даже если она об этом никогда не узнает».

Бруно расстелил на песке кусок брезента, нашел большой камень, который заменит разделочную доску, и взялся за дело. Он привез с собой чеснок, кабачки, фенхель и картошку и теперь занялся чисткой и резкой. Очень скоро печальные мысли оставили его, он впал в то состояние полутранса, в которое его всегда вводила готовка, и поднял голову только тогда, когда заметил склонившихся над ним друзей.

— А, Томмазо, это ты. Я почти все сделал, ты можешь начинать готовить, — с уважением в голосе сообщил он.

Лаура присела на корточки рядом с Бруно и стала рассматривать его трофеи.

— Все такое красивое, — сказала она, взяв в руки раковину, переливавшуюся всеми оттенками красного, как небо на закате.

Бруно смотрел на волосы Лауры, мокрые, спутанные и пропитанные солью. Под глазами тоже остались полоски высохшей соли, а шея, торчавшая из выреза костюма, от холодной воды покрылась мелкими пупырышками, как у морского ежа. Бруно закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Еще мгновение — и он бы попробовал, каковы на вкус ее кожа и волосы после соленой морской воды…

— Ты плохо промыл кальмара, Бруно, — сказал Томмазо, вертя в руках бесформенное тельце. — Сходи к воде и промой еще разок.

С кальмаром, естественно, все было в порядке.

— Хорошо, — ответил Бруно и встал.

— Что ты нам приготовишь, Томмазо? — спросила Юдифь.

— Морского окуня, фаршированного моллюсками, и маринованное ассорти даров моря на гриле, — гордо ответил Томмазо. — Это очень просто, но могу поспорить, что ничего подобного вы никогда не ели. Передай мне тот нож, пожалуйста.

Накануне Бруно битый час учил Томмазо вскрывать раковины. Когда Бруно вернулся с вымытым кальмаром, Томмазо вовсю фонтанировал, рассказывая, как он готовит это блюдо с самого раннего детства. Он раздавал директивы, швырял раковины в разные стороны и красовался, пока Бруно тихо делал настоящую работу.

— Эй, Бруно, в ту рыбину нужно добавить специй. Поруби немного чеснока, ладно?

— Конечно.

Чеснок был приготовлен для картошки, а не для рыбы, которой достаточно собственного аромата. Бруно разыграл спектакль с резкой чеснока, потом незаметно отложил его в сторонку. У него опустились руки, когда он увидел, как Томмазо неуклюже напихивает моллюсков в рыбу. Но хуже всего было то, что Лаура наблюдала за Томмазо, явно завороженная его действиями. Бруно ощутил укол ревности.

— А теперь просто кладем рыбу в миску… — говорил Томмазо. Бруно быстро подсунул ему бутылку вина, холодного белого «орвьето».

— Спасибо, дружище, — поблагодарил Томмазо, делая большой глоток.

— Рыба, — шепнул Бруно. — Это для рыбы.

— Рыбе тоже нужно выпить, — ловко ввернул Томмазо, прикладывая горлышко бутылки к рыбьему рту.

Бруно пришлось еще несколько раз незаметно вмешаться: то огонь разгорелся слишком сильно, то остался кусочек рыбы, не смазанный маслом, но в целом Томмазо на удивление хорошо сыграл роль шеф-повара.

Когда пришло время обеда, Бруно внимательно следил за тем, как Лаура раскрывает раковины, с нескрываемым удовольствием подносит их ко рту и маслянистый сок стекает по ее подбородку, делая ее кожу блестящей в лучах заходящего солнца. Ему нравилось, как она ест: не скромничая и не смущаясь, слизывает масло с пальцев, радуется каждому новому вкусу или незнакомому запаху. В «Темпли» он видел множество элегантных женщин, которые пробовали еду так, словно от нее исходит опасность, размазывали ее по тарелке, резали на мельчайшие кусочки, а под конец оставляли половину нетронутой. Лаура ела с искренним удовольствием, и это ее удовольствие эхом отдавалось в душе Бруно.

— Ты ешь как итальянка, — признался он ей.

— Это хорошо? — спросила она с полным ртом.

— Si. Только так и надо есть.

— На самом деле я ем как свинья. И всегда так ела. Мама приходила в полное отчаяние.

— А какие здесь травы, Томмазо? — поинтересовалась Юдифь.

— Э-э… — промычал Томмазо, в панике глядя на Бруно.

— Чувствую фенхель и ореган, — сказала Лаура, отрываясь от еды. — И что-то еще. Имбирь?

Бруно незаметно кивнул Томмазо.

— Отлично — похвалил тот — Фенхель, ореган и имбирь. Ты совершенно права, Лаура.

Сердце Бруно наполнилось гордостью. Имбиря в окуне была самая малость. Не каждый профессиональный повар смог бы его почувствовать. У Лауры не было специальной подготовки, но ее вкусовым рецепторам позавидовал бы даже дегустатор.

Когда последний cicalea был высосан и уничтожен, а пустые раковины посвистывали в огне, Томмазо пустил по кругу сигарету с марихуаной. Солнце уже садилось за море, и земля стала прохладной, поэтому они принесли к огню доски для серфинга и уселись на них. Вскоре единственным источником света стали мерцающие угли. Некоторое время все молчали. Даже музыка, которую Томмазо включил в кабине фургона, наконец-то (и к счастью) смолкла.

Лаура прижалась к Томмазо.

— Я сейчас лопну, — задумчиво произнесла она.

— Sono pieno come un uovo, — пробормотал Бруно.

Она улыбнулась ему. Он тоже улыбнулся в ответ, но быстро отвел глаза.

— Что это значит? — спросила Лаура.

— Это значит «я полна, как яйцо».

— Итальянский — очень красивый язык.

— Американский тоже хорошо звучит — Он хотел добавить «когда на нем говоришь ты», но язык не поворачивался. Это мог бы сказать Томмазо, и не потому, что Лаура его девушка. Просто он умел говорить комплименты так, что они казались если не искренними, то хотя бы очаровательными или смешными. А у Бруно это прозвучит глупо и неуклюже.