– Подожди гнать, – повела плечом она. – Сама хочу уйти. В разведку с кметями.

Бажан плотно сомкнул губы и оглядел ее, как в первый раз. Но, видно, просьба его вовсе не удивила.

– Вот, значит, как… Сама пришла. А я уж думал посылать за тобой. Попозжа, как с князем еще раз поговорю.

– И о чем же ты хотел с ним говорить? – Млада подошла ближе. Любит все-таки Бажан языком почесать.

– Новичку в разведке не место. Так уж заведено. Но я знаю, что ты там пригодишься больше остальных.

Млада приподняла брови. Ну, не на лбу же у нее это написано…

– А чего сразу в отряд не взяли?

– Драгомир Градиславич против. Да и перед такими походами кмети становятся дюже суеверными. Ведь тебя тут по имени-то еще не каждый знает. Со своими им спокойнее, – рассудил воевода.

– Тогда чего вдруг ты решил за меня поручиться?

– Потому что я знаю, на что ты способна, – мрачно усмехнулся Бажан, с каждым словом все пристальнее вглядываясь в лицо Млады.

Она осеклась, потеряв мысль, которую только что хотела высказать в довесок. Догадка окатила с головы до ног холодной волной. Они с воеводой долго смотрели друг на друга, будто так можно было предугадать следующие слова или движение.

Наконец Бажан вздохнул.

– Я знаю, кто ты. Увидел почти сразу. И басни про то, что твой меч – подделка, можешь рассказывать кому угодно, но только не мне, – воевода замолчал, подождав, пока мимо пройдет кметь. – Признаюсь, я не хотел, чтобы ты оставалась здесь. Но также признаюсь, что владелица хадымского меча в дружине нам не будет лишней. С твоими умениями, с твоей жестокостью… А потому князю я ничего не сказал. Иначе узнай он, что среди его кметей затесалась арияш – и тебя повесили бы в тот же день.

– Если бы поймали.

– Верно.

Млада усмехнулась и медленно поправила перчатки, сплела и расплела пальцы, глядя мимо Бажана. Тот напряженно наблюдал за ней. Она не стала спорить и упорствовать в том, что к Гильдии арияш не принадлежит. Сразу видно: воевода знает, о чем говорит, а оправдания только усилят его подозрения. Хотя чего проще – избавиться от угрозы? Сделать так, чтобы воевода случайно вывалился из окна башни или сломал шею на лестнице. Но мысль о том, чтобы подстроить убийство ради себя, была даже не странной – запретной. И дело не в Кодексе. Тогда в чем? В последней надежде – на что?

– А за утайку с тебя самого потом шкуру не снимут? – нарушила она тугое, как бубен, молчание.

– Только не говори, что тебя тревожит моя судьба, – оскалился Бажан. – Таких, как ты, давно ничего не трогает.

– Наверное, ты прав, – пожала плечами Млада. – Но вдруг я пришла сюда, чтобы зарезать кого-то втихаря? И случись что, ты был бы виноват.

– Ты пришла сюда не за этим, – невозмутимо продолжил Бажан. – Иначе не надела бы оружие в открытую. Да и вообще тебя тут никто бы и не заметил.

Млада неспешно приблизилась еще:

– Вижу, ты тоже непрост, воевода… Много знаешь – откуда?

Он не шелохнулся, даже когда она положила ладонь на оголовье его меча.

– Пожил достаточно. Убийц навидался самых разных.

Скрывая неуместную улыбку, Млада отступила и озадаченно помяла переносицу. Этот разговор походил на какую-то игру. И постоянно норовил уйти в сторону, далекую от нужной.

– Что ж, твое прошлое – не моя забота, воевода. Вот только скажи: разве все дружинники, что тут живут, и ты, и Хальвдан – разве вы не наемные убийцы? Только вас всех нанял один человек. Вместо платы он предоставил вам кров, еду и постелил мягкую перину под названием честь и долг. Так что не надо кормить меня своим презрением: его я наелась вдоволь, и, будь уверен, меня оно совершенно не беспокоит.

Набежавшая от облака тень ушла – воевода прищурился от света, ударившего в глаза. А может, еще почему – не разберешь. Он недолго что-то обдумывал, потирая большим пальцем уголок рта, а затем тихо хмыкнул.

– Ладно, пойдем к князю.

По пути он махнул и Хальвдану, который неподалеку разговаривал с сотником Вагни. Верег перевел взгляд с Бажана на Младу и, криво улыбнувшись, пошел за ними. Вот уж только его не хватало… В полном молчании они прошли коридором до башни, поднялись по бесчисленным ступеням и остановились у толстенной дубовой двери. В башне было прохладно и сумрачно – кроме нескольких факелов, мрак разгоняли только тонкие полоски дневного света, пробивающиеся в два узких окошка под сводом.

Бажан кивнул в ответ на приветствие стражников и толкнул дверь.

– Разговор к тебе есть, княже, – гаркнул он с порога.

Оказалось, князь не один. В светлице вместе с ним была Геста. Видно, она что-то ему говорила, а он только слушал, отвернувшись к большому окну, сквозь мутное стекло которого в комнату лился поток солнечных лучей. Вид у Драгомира был рассеянный, отчего становилось понятно, что разговор длится давно и князь успел погрузиться в свои мысли. Он неподвижным взглядом смотрел в одному ему видимую даль, но со стороны могло показаться, что следит за снующими во дворе кметями.

Млада выдержала недовольный взгляд Гесты и сдержанно, почти украдкой, осмотрелась в просторной светлице. Успела заметить, как скрылся в соседней комнатушке русоволосый отрок, который выглянул оттуда только на миг. Князь обернулся с видимым облегчением на лице и тут же сделал знак жене выйти. Та насупилась, но и слова против не сказала. Только, уходя, грохнула дверью – будь здоров. Хальвдан поморщился, подошел к массивному столу, где аккуратной горкой лежали свитки да стояла пузатая чернильница с пером, и сел на стул с высокой резной спинкой. Бажан остался стоять. Млада тоже не двинулась с места.

– Столько гостей разом… – князь улыбнулся без тени укора. – И, кажется, я догадываюсь, о чем пойдет речь.

Драгомир остановил взгляд на Младе. В этот раз она почувствовала тепло и спокойствие. Как будто князь прямо-таки источал их. Никакого пытливого изучения – только легкий интерес, точно правитель привыкал к ней, как воин – к новому оружию.

– А вот я ума не приложу, – серьезно отозвался Хальвдан, но его глаза насмешливо прищурились.

Бажан пропустил мимо ушей его выпад.

– Млада хочет пойти в разведку.

Верег громко фыркнул, но Драгомир поднял руку, останавливая его.

– Ты же знаешь правила, Бажан. Новички в разведку не ходят. Да и девица…

– Я говорил ей то же. Но она настаивает. А раз так рвется в поход,