Ох и еще раз ох! С его точки зрения, человек, живущий один, должен быть рад любой компании и в любой ее форме. Еще минута, и он скажет, что, поскольку я работаю дома, то для меня нет более подходящего занятия, чем открывать банки с собачьим кормом и собирать пылесосом шерсть с мебели.

— Мел, я совсем не люблю собак. — Даже для моих собственных ушей это звучит слишком категорично. И, возможно, является правдой. Хотя бы на время этого разговора.

— Господи, Дана! Всего на пару недель? Чего тут не любить? Ради Гласса…

Ну вот, он снова за свое.

— Раз ты вспомнил про Джерри… Почему он не позвонил мне сам?

— Я же сказал, почему. Господи, да он даже не знает, что я тебе звоню.

— Да, ты и это мне уже говорил. — Но даже моя подозрительность мне не помогает, сдаваясь перед моей привязанностью к Джерри. — Слушай, по крайней мере, дай мне время все обдумать, договорились?

— О чем тут думать? Я же сказал тебе, Дана, это все ерунда. Два раза в день ты бросаешь какую-то жратву в миску, может быть, выпускаешь его…

Мел продолжает болтать, но я знаю, что он уже сам себя не слышит. Зачем ему, раз он сознает, что он загнал меня в угол моей собственной конструкции? И мы оба знаем, что я буду подбираться к своему дурацкому решению постепенно, осторожно, мелкими шажками. Буду делать вид, что все тщательно обдумываю, прежде чем не наступлю прямехонько на пехотную мину.

Глава одиннадцатая

Наша первая встреча с Джерри была несколько забавной. Он подошел ко мне на каком-то коллоквиуме для писателей из средств массовой информации, который проводился в Нью-Йорке. Ничего амурного он в виду не имел, во всяком случае, изначально. По его словам, Джерри хотел пригласить меня на интервью в свою программу на радио «Американское общественное радиовещание». Не потому что я была знаменитостью, объяснил он, сделав на этом особое ударение, возможно, даже перестаравшись. По сути, он хотел побеседовать со мной именно по той причине, что я никакая не знаменитость.

— Типичный рабочий слова, — так он описал мне меня саму. — Безликий пехотинец, прозябающий в траншеях и живущий по принципу: пишите-перепишите, я вам перезвоню. Полностью невостребованный и часто безработный.

Когда я призналась ему, что являюсь безликим канадским пехотинцем, он решил, что это даже лучше.

— Поскольку, как я себе представляю, условия там еще хуже, чем здесь. Эти постоянные американские программы, в которых задействованы американские таланты. Я хочу сказать, вашему брату везет, если удается найти работу литературного негра, верно?

— Не стоит представлять все таким гламурным, — сказала я. — У меня и так эго раздуто до невозможности.

Разумеется, это случилось задолго до моего участия в программе «Удивительная Грейс». Тем не менее, имелось много тем, на которые можно было поговорить в эфире, и так вышло, что интервью с Джерри доставило мне куда больше удовольствия, чем можно было ожидать, судя по его начальным высказываниям.

У меня где-то до сих пор валяется запись этого интервью. Джерри вскоре переслал ее мне. Но, как выяснилось, он не слишком торопился. Потому что к тому времени, как пакет с этой пленкой попал в мой почтовый ящик, наиболее бурная часть наших взаимоотношений была уже в прошлом.

— Тебе следовало послать ее в тот же вечер, — пошутила я во время междугороднего разговора с ним в тот вечер, когда нашла пленку в почтовом ящике, — если ты хотел, чтобы я получила ее тогда, когда между нами все еще пылало.

Я не хочу этим сказать, что наши взаимоотношения начались и закончились в первые же выходные в Нью-Йорке. Дело в том, что пик этих отношений пришелся на нашу первую встречу, а оттуда началось постепенное затухание.

Но, господи, когда я слушала нас на пленке… Как же замечательно я звучала в тот день: была полна уверенности в том, что все у меня получается здорово, забавно, но без перебора, что я способна очаровать всех слушателей Джерри. Одновременно еще больше очаровывая Джерри, если судить по тому, что его страстное желание назначить мне свидание ясно прослушивалось уже в его первом: «Привет!»

Пленка, как водится, закончилась обменом благодарностями. На манер вежливого разговора в больнице Красного Креста между донором пинты крови и техником, которому удалось извлечь эту пинту почти безболезненно.

— Вы здорово справляетесь со своим делом, — помнится, сказала я Джерри, вставая с кресла, в котором сидела во время интервью, и чувствуя некоторую легкость в голове, как будто я действительно сдала кровь и теперь ощущаю некоторую неуверенность с равновесием.

— Не желаете чая или еще чего-нибудь? — спросил Джерри, не успев выйти из роли сознательного профессионала на страже здоровья.

Оказалось, это предложение сводилось к приглашению задержаться. Задержка в кафетерии привела к тому, что я задержалась в Нью-Йорке, только уже не в гостинице, где все еще проходил коллоквиум, а в квартире Джерри в Уестчестере.

Несмотря на стремительность наших взаимоотношений, я не могла не заметить с самого начала, что по нескольким основным параметрам мы с Джерри абсолютно разные. Джерри с религиозным фанатизмом каждый день поливает цветы на подоконнике. Он с гордостью сообщил мне, что меняет местами шины на своей «хонде» через каждые пять тысяч миль. Он освоил сложное искусство складывать простыню в идеальный прямоугольник, может определить спелость дыни по запаху и умеет починить часы «ролекс» с помощью маленькой пилочки, имеющейся на его швейцарском армейском ноже. Кроме того, у него имеются точные списки всех его дисков, кинофильмов, которые он записывал с телевизора, и записей всех интервью, которые он когда-либо брал во время своей двадцатилетней картеры.

Я не могла не думать, какое невыгодное сравнение с этим представляла моя беспорядочная жизнь. Поинсеттия, оставшаяся еще с Рождества, стала длинной, ногастой и желтой под слоем паутины. Холодильник, где не было ничего, кроме лампочки и полупустой банки йогурта. Мой бедный велосипед, стоявший на улице в любую погоду у крыльца, заржавел, а смеситель с пятью скоростями, подаренный мне родителями на день рождения четыре года назад, все еще стоял нераспакованным в коробке.

Не то чтобы я беспокоилась, что Джерри перейдет северную границу и обнаружит, что связался со свиньей. На самом деле меня не слишком волновало, что он подумает о полузасохших многолетних растениях на моем подоконнике, которые я, по небрежности, очень быстро превращаю в однолетние. Не то чтобы мне не хотелось продемонстрировать ему, что я женщина, вся аудиосистема которой состоит из восьми допотопных усилителей, прислоненных к динамикам и покореженным