Вообще-то, Фие уже легче: в туманной пелене начинают проступать отдельные детали: у Люси чайник хромированный, а у нее – черный; чашки белые, а у нее – зеленовато-серые; стол дубовый, а не из стали (Элисон помогала выбирать). Все это улетучилось, испарилось вместе с остальной жизнью на Тринити-авеню.

– А когда вы последний раз видели Брама? – спрашивает Люси, разливая по чашкам дымящийся кипяток и выбрасывая отжатые чайные пакетики в пластиковую сумку из «Сэйнсбериз» – временный заменитель мусорного ведра.

– В воскресенье. Но я разговаривала с ним вчера и в среду.

Пропасть между невинными планами последних дней и тайнами сегодняшнего дня начинает казаться непреодолимой. В среду Брам ушел с работы пораньше, чтобы забрать мальчиков из школы. Фия планировала уехать на пару дней, неспешно вернуться этим вечером и переночевать в квартире. Домой, к мальчикам, она собиралась лишь в субботу утром; да, это было отклонение от стандартной схемы, но разовое – со следующей недели все возвращалось на свои места. Если бы она не приехала раньше времени за ноутбуком или оставила его на квартире, то не узнала бы, что мальчики у бабушки, а в доме поселились какие-то Воэны. По крайней мере, не сразу. Получила бы отсрочку…

Люси открывает пакет с молоком и добавляет по капельке в каждую чашку.

– Ну вот… – Она протягивает Фие чашку с таким видом, словно та вот-вот подскочит и плеснет в нее кипятком. – Не волнуйтесь, он скоро с вами свяжется, и мы уладим возникшее недоразумение.

Люси продолжает использовать слово «недоразумение», как будто все это – легкая комедия. Как в тот раз, когда Мерль заказала печенье, а его доставили Элисон, и дети съели их, не посмотрев на адрес. Подумаешь, какой пустяк! Забыли, неважно.

Фия смотрит в окно. Там, по крайней мере, все по-прежнему, каждый кустик на своем месте. Сетка. Качели. Горка, змеей извивающаяся с крыши игрового домика.

– Я собиралась его снести, когда дети вырастут.

Явно шокированная, Люси нервно облизывает губы и, словно желая предотвратить возможную агрессию, уводит разговор в практическое русло:

– Может, позвонить в школу и сообщить, что ребята нашлись? Они там, наверное, перепугались…

– Ах да, надо бы…

Отвлекшись от своих мыслей, Фия никак не может найти телефон. Она выворачивает на стол содержимое сумки и лишь потом вспоминает, что телефон в кармане. Находит номер школы и оставляет миссис Эмери голосовое сообщение, скомканно извиняясь.

Нажав отбой, Фия замечает, что взгляд Люси прикован к вещам, разбросанным на столе, а именно к пузырьку с таблетками. Судя по выражению лица, подтвердились ее наихудшие опасения.

– Это не мое, – уточняет Фия, запихивая вещи обратно в сумку.

– А… – В глазах Люси мелькает жалость пополам с удвоенной тревогой. Видимо, подозревает у Фии расстройство личности: какая-то женщина возомнила себя бывшей владелицей дома и заявилась в помутненном состоянии рассудка. – Не хочу показаться любопытной… Это вам недавно выписали? А доктор предупреждал о побочных эффектах? Например, кратковременная потеря памяти или…

– Я же сказала – это не мое! – Фия чувствует, как лицо непроизвольно искажается гримасой.

Сложно в такой ситуации управлять эмоциями, в особенности их проявлением.

Люси кивает:

– Да-да, конечно. А вот и они! – Звенит дверной колокольчик, и Люси вскакивает на ноги чуть ли не с радостью.

Она спешит к двери, и вскоре до Фии доносятся два новых голоса: мужской (возможно, кто-то из грузчиков или муж Люси) и женский (определенно Мерль).

Мерль! Ах да, она же стояла у окна, наблюдала. Наверное, дождалась второго грузовика и решила, что пора вмешаться. Она ведь примет сторону Фии, правда? Увидит ситуацию в том же свете, сразу поймет, что Люси заблуждается, а вовсе не Фия.

Возвращается Люси, воспрявшая духом.

– Ну что ж, приехал Дэвид, и теперь, я думаю, пора звонить нашим агентам.

Прежде чем Фия успевает возразить, что у нее нет никакого агента, поскольку она не продавала дом, на кухню врывается Мерль, чуть ли не оттесняя Люси к плите.

– Ты пригласила этих людей к себе жить? – спрашивает она.

Грудь в алой майке вздымается от возмущения, от нее так и пышет магической энергией.

– Нет, конечно, – приободряется Фия. – Я вообще их не знаю! Я не давала никакого согласия!

Люси протестует, однако Мерль бесцеремонно поднимает ладонь в сантиметре от ее носа.

– В таком случае это незаконное вторжение и причинение беспокойства. Так, я звоню в полицию!

Не следует забывать, что несколько лет назад Мерль работала жилищным инспектором.

Женева, 14:45

Есть хочется. Правда, ему понадобилась минута-другая на осознание – ни спешки, ни предвкушения. Всего лишь вариация уже ставшего привычным: боль. Тоска. Потеря.

Надо поесть – даже если это напомнит о тех временах, когда ты делил сосиски между голодными мальчиками, уговаривал их съесть брокколи, хотя внутренне соглашался, что ею только свиней кормить… А может, это напомнит о женщине, сидящей напротив в «Ля Моэт», лучшем ресторане в Элдер-Райз, в те времена, когда она еще улыбалась тебе, еще верила в тебя. Интересовалась твоей жизнью, принимала твои недостатки. Когда вы все жили в одном доме, куда привозили из роддома детей…

Так, хватит! Нельзя распускаться! Нельзя поддаваться жалости к себе.

Он выходит из бара (первого попавшегося) и идет по указателям до ближайшего ресторана. Надо подняться на лифте. Почему-то вспоминаются Нил и Саския: в понедельник утром они получат письмо с заявлением об уходе и просьбой перечислить часть зарплаты Фие (сколько там ее осталось).

Ресторан на верхнем этаже, окна выходят на аэропорт. Из-за столика открывается вид на взлетно-посадочную полосу: самолеты похожи на игрушки, а пульт в руках у капризного ребенка. У окружающих вид отстраненный, какой бывает у транзитных пассажиров: слишком рано идти на регистрацию или слишком устали после полета, чтобы успеть сделать что-нибудь полезное за остаток дня. Можно и пообедать.

Он заказывает что-то с картофелем и сыром – блюдо горной Швейцарии. Как и пиво, бокал красного вина не помогает снять тревожность, зато процесс, по крайней мере, знакомый. Наверное, следует быть благодарным за каждую минуту времени, взятого взаймы; за то, что все не закончилось в аэропорту, когда он проходил паспортный контроль. Отчего-то попытка изобразить прежнего Брама, невинного туриста, семейного человека, иногда путешествующего по работе, устроила как служащего, так и рамку, сканирующую пассажиров на предмет жара или вируса (но не чувства вины, как он опасался), и его быстро пропустили.

Забавно: даже забрав багаж и смешавшись с толпой, он все еще ожидал, что к нему подойдут и попросят отойти в сторонку – уточнить, его ли фамилия в паспорте…