Однако вскоре их покою и благодушному настроению пришёл конец. Это случилось, когда небольшой отряд оказался в междуречье Биры и Биджана.

Фрол Головлёв первым заметил небольшой дымок, висевший над тайгой.

– Поеду, посмотрю! – крикнул он Толбузину, пришпоривая коня. – Чтой-то не по душе мне эти дымы! А вы подождите сигнала моего, постойте на месте!

Спешившись, послы стали настороженно оглядываться по сторонам, приготовив на всякий случай оружие к бою. Однако их натренированный слух не уловил вокруг ни единого постороннего звука, кроме пения птиц да шума ветра в вершинах кряжистых сосен. Услышав издалека стук конских копыт, все с нетерпением стали ожидать возвращения своего товарища.

– Пепелище там! – сообщил Фрол, переводя дыхание. – Изба была, нашенская изба! Сожгли её совсем недавно, пары часов не прошло! Два трупа рядом, мужик и баба! Красивая баба, прямо жалко!

Стегнув нагайками коней, нежинцы понеслись вслед за своим товарищем. Вслед за ними, что есть силы, бежал верный Давгур, высунув язык из огромной пасти.

Доскакав к лесной заимке, они остановили разгорячённых жеребцов. Дым вился кольцами над остатками чужой жизни, прекращённой чьей-то жестокой рукой.

Спрыгнув с коня, Федот Головлёв склонился над многочисленными следами людей и лошадей, истоптавших всё вокруг обугленного остова дома. Он слыл лучшим следопытом в остроге, умевшим читать по следам, как монах по книгам.

– Дючеры это были! – сказал он, легко касаясь дёрна узловатыми пальцами. – А может, даурское отродье! Шестеро всадников, с пятью сменными конями! Кони убитыми гружены, похоже, мертвяков своих домой везут. Девку они тут пленницей захватили, вот, глядите!

Разглядев в траве гранатовые бусы, Федот поднял их, показывая своему вожаку. В этот момент нитка нехитрого украшения лопнула, и бусины полетели вниз, как алые капли пролитой крови.

– Не успели они далеко уйти! – сузил рысьи глаза Максим Заяц. – К тому же у одного дючера пленница! Стало быть, нагоним мы разбойников, коли захотим! А Давгур их след почует, выведет на этих аспидов!

После этих слов в душе у Алексея словно лопнула туго натянутая, тонкая нить, и он дал волю своим чувствам.

– По коням! – скомандовал он, приняв решение. – Негоже нам своих без помощи оставлять, да и лиходеев наказать надобно!

Вот уже седьмой год длилось Соловецкое затворничество, воочию напоминая русскому царю самим своим существованием о величии духа человеческого.

– Не покоримся иродам! – потрясал кулаками перед братией настоятель Никанор. – Не откроем ворота Ивану Мещеринову, змию лютому, и пришедшим с ним латинянам!

Однако воевода, командовавший осадой монастыря, поначалу вовсе не хотел снискать славу истязателя монахов. Впрочем, он также ни в коем случае не желал попасть в опалу царскую. В последнее столетие род Мещериновых и так досыта хлебнул монаршей немилости.

Дед Ивана Алексеевича, как и многие иные дети боярские, во время Смуты прибился к войскам польского короля Сигизмунда… Принося затем присягу на верность первому Романову, он со страху за прежние грехи прилюдно перепутал его титул…

– Нам, Ивашка, таперича нельзя ошибиться! – часто говорил отец будущему усмирителю Соловков. – Ни в коем разе нельзя! Иначе зашлют нас куда глаза глядят и забудут навеки!

Именно поэтому Иван Мещеринов всю свою жизнь служил державе, аки цепной пёс. И про себя, конечно, не забывал… Вернее, про мошну свою бездонную, теша алчность бескрайнюю. Ведь как в народе говорится: «Наказал Бог народ, прислал воевод!»

Несколько лет назад жёсткую руку воеводы и любовь к скорой расправе в Козьмодемьянском уезде испытали на себе после очередного восстания марийцы и чуваши.

– Вешайте всех, кто царской воле был непокорен! – приказал он казнить сдавшихся на Божью милость участников мятежа. – А что оружие сложили, так это их прежних деяний воровских не искупляет!

Возможно, именно за беспринципность и подчинение любым приказам Алексей Михайлович определил жестокого воеводу командовать осадой Соловков.

При всех своих грехах смертных, Иван Алексеевич был верующим человеком. Потому не сразу он в душе решился всерьёз воевать со слугами Божьими безо всякой пощады.

«Может, оно всё само собой рассосётся! – думал воевода поначалу. – Примирятся монахи с царём, да и откупятся сполна за всё своевольничанье! Чай, казна-то монастырская немалая!»

Постояв под стенами монастыря более года, воевода не особо усердствовал в «радетельном промысле» над мятежниками. Прослышав про то, царь всея Руси не замедлил послать ему весточку.

Развернув дрожащими руками грамоту из первопрестольного града, Мещеринов прочитал: «От царя и великого князя Алексея Михайловича, всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, на Соловецкой остров, воеводе нашему Ивану Алексеевичю Мещеринову…»

Буквы разбегались у него перед глазами, и воевода вынужден был присесть за стол.

«И буде ты учнеш над мятежниками чинить нерадетелной промысл, – прочитал стрелецкий начальник далее, – и тебе за то быть от нас великого государя в смертной казни без всякия пощады».

После этого письма все точки над «i» были расставлены; Мещеринов понял, что или он любой ценой выполнит отданный приказ и возьмёт монастырь, или сложит свою голову на плахе…

А дальше всё закрутилось и завертелось по всем правилам военной науки. Воевода был человеком, в ратном деле весьма опытным; кроме того, с ним пришло немало иноземных офицеров «нового строя». Среди них боярский сын особенно доверял шведу Штефану Келену, бывшему майору королевской службы.

– Это есть ошень укреплённый крепость! – говорил тот, щегольски подкручивая уголки усов. – Но мы будем осаждать его по всем правилам фортификацион!

По его настоянию Мещеринов приказал сделать напротив Белой, Архангельской, Корожной и Квасоваренной монастырских башен высокие насыпи. Укрываясь за ними, стрельцы и солдаты стали вести прицельный огонь по защитникам непокорной твердыни.

После того как были спущены воды Святого озера, в обители пересохли многие колодцы, а также перестала работать мельница. Всю местность, прилегающую к Соловкам, постепенно превратили в выжженную пустыню.

– Жалко, что по стенам стрелять бесполезно! – сетовал стрелецкий начальник, прекрасно зная их толщину. – Сказывают, из каменных глыб они сложены, и не берут их ни ядра, ни железо!

– Зачем стрелять стены? – усмехнулся майор-швед, покуривая свою неизменную трубочку. – Я предлагать делать подкоп, и взрывать их снизу вместе с башнями!

Вскоре тайные лазы пошли от лагеря осаждающих к Белой и Никольской башням. Иноки выявили их совершенно случайно: один из монастырских псов почуял неладное и принялся выть и лаять.

Среди братии нашлись людишки в осадах крепостей сведущие, они, подведя свои траншеи, взорвали в них бочку пороха. Стрелецкие подкопы были завалены вместе с иностранными инженерами, готовившими обитателям Соловков геенну огненную.