слушала десятки людей, которые запихивали мне в глотку сказки с тех пор, как я была маленькой девочкой, по одному диснеевскому фильму за раз.

Когда-нибудь придёт твой принц, и ты уедешь в закат.…

Да, да, да.

Насколько я понимаю, все рассказывают эту историю неправильно. Возьмём, к примеру, Золушку. Она никогда не просила Принца, не говоря уже о том, чтобы ждать его. Чёрт, всё, чего она когда-либо хотела — это ночь без работы и красивое платье, в котором можно было бы покрутиться несколько часов. Мне никогда не приходило в голову, что я должна сидеть и тосковать по какому-то мифическому Прекрасному Принцу, который оторвёт свою задницу и спасёт меня. Если таков великий план игры, я могу прождать вечно. Ну, серьёзно, если он, хоть немного похож на остальную часть мужского населения, Принц, вероятно, застрянет где-то в пробке или заблудится по пути, при этом он слишком упрям, чтобы спросить дорогу.

Дело в том, что я всегда знала, что в моём будущем не будет феи-крёстной. Ни принцев, ни идеальных сказочных концовок. Что ещё больше расстраивает, когда, к моему великому ужасу, в моём сознании начинают возникать образы меня самой в платье с высокой талией, расчесывающей свои двадцатиметровые локоны идеальных волос и поющей своим друзьям-птицам. Потому что в этих галлюцинациях партитура набухает до крещендо, и внезапно к моей башне мчится мужчина на лошади, одетый в эти странно-сексапильные леггинсы, и он выглядит подозрительно знакомым, с копной светлых волос и зелёными глазами, такими глубокими, что в них можно плавать.

Чёрт возьми.

Я в полном дерьме.

* * *

— Прямо сюда.

Анита, суровая секретарша в юбке-карандаше и туфлях-лодочках, резко жестикулирует мне, а затем выходит из вестибюля и направляется по широкому коридору налево. Я взглядом сканирую пространство, следуя за ней и радуясь, что мне не пришлось ждать больше минуты или около того в приёмной, в которой на данный момент нет ни одного предмета мебели. До этого момента я неуверенно топталась на пороге лифта на 29-м этаже, чувствуя себя неловко, как девочка-скаут, продающая печенье капризному соседу.

Очевидно, что офисы находятся на стадии огромного ремонта, устаревшие цвета, ткани и мебель были вытеснены в пользу чистых линий, современных штрихов и со вкусом подобранной, а не безвкусной цветовой гаммы.

Стены голые, но наполовину выкрашены свежим слоем тёплой краски цвета слоновой кости. Когда мы идём по коридору, проходя мимо пустых помещений по обе стороны, я вижу, что маляры ещё не закончили заменять глубокий, унылый зелёный цвет, который ранее покрывал каждый дюйм офиса. Я вздрагиваю, когда замечаю яркий изумрудный ковёр, растянутый от стены до стены по полу.

Полагаю, это правда — деньги, в самом деле, не могут купить вкус, потому что тот, кто проектировал первоначальный офис, имел ужасный вкус, несмотря на то, что смог позволить себе арендовать второй по высоте этаж в этом возвышающемся небоскрёбе финансового района с видом на Бостонскую гавань и Атлантику. Пространство, подобное этому, с таким видом, не нуждается в смелых цветах или тяжелой мебели, оно должно быть лёгким, воздушным, парящим среди облаков.

Я испытываю мгновенную признательность к новому дизайнеру, который чётко осознает этот факт, коль уж тёплые белые цвета, заменяющие старые стены в стиле страны Оз, являются каким-либо признаком. Это ощущение только усиливается, когда я легко переступаю через обрывки разорванного зелёного ковра, разбросанного по коридору, и мельком вижу красивый, хотя и незаконченный, деревянный пол, который обнаружили реставраторы.

Даже так уже стало гораздо лучше.

Анита ведёт меня в конец коридора и останавливается перед огромными дверьми во французском стиле, выполненными из красивого непрозрачного стекла. Я выжидающе смотрю на неё, но она ничего не говорит.

— Дизайнер там? — наконец спрашиваю я, крепче прижимая портфолио к груди.

Не говоря ни слова, Анита кивает, разворачивается на каблуках и исчезает в коридоре, выражение отчужденного отвращения на её лице не меняется.

— Спасибо! — кричу я ей вслед, закатывая глаза.

Ну и способ же у тебя, Анита, бросить меня волкам на растерзание, даже не представив.

Я делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться, не понимая, почему я вдруг так нервничаю. Я вполне способна поговорить об искусстве с незнакомцем в течение нескольких минут. Чёрт, я делаю это каждый день. И, учитывая количество картин, которые я продала за последние два года, я вообще-то чертовски хороша в этом.

Разглаживая руками облегающую чёрную юбку и блейзер в тон, который Эстель заставляет носить всех своих брокеров-женщин, я расправляю плечи, сжимаю правую руку в кулак и трижды стучу в дверь.

Я не паникую, когда глубокий мужской голос зовёт:

— Войдите.

Я не паникую, рукой сжимая ручку.

Я даже не паникую, когда дверь распахивается, и я делаю два шаркающих шага в офис, позволяя своим глазам осмотреть великолепное пространство в испытующем, оценивающем взгляде.

Но затем мой взгляд падает на сверкающий стол из стекла и хрома, как и на сидящего за ним мужчину, чей зеленоглазый взгляд оценивает меня тем же критическим взглядом, которым я оценивала его кабинет и всё это самообладание вылетает прямо из окна, падает с 29-го этажа и приземляется на тротуар с тошнотворным шлепком.

И я паникую.

Потому что Чейз Крофт сидит за этим столом и смотрит на меня, как чёртов кот, готовый проглотить беспомощную канарейку.

На случай, если это было слишком метафорично для вас…

Ага. Я и есть та чёртова канарейка.

ГЛАВА 10

ЛАЗУРЬ

— Привет, — выпаливаю я, что стало моей непривлекательной, но непроизвольной реакцией всякий раз, когда я вижу этого мужчину.

Я слышу отдаленный щелчок закрывающейся двери за моей спиной, но, застыв на пороге, вся моя концентрация сосредоточена на мужчине, смотрящем на меня с другого конца кабинета.

Он улыбается, ленивой, уверенной улыбкой, и его голос мягок, подобен словесной ласке, когда он говорит. Его взгляд, однако, насторожен, как всегда, напряжённый, непоколебимый, активный, он наблюдает, как я вхожу.

— Привет.

Его голос грохочет через открытое пространство, глубокий и магнетизирующий, и внезапно я борюсь с желанием съёжиться, стоя там, сжимая папку так сильно, что костяшки пальцев белеют. На мгновение воцаряется тишина, мы смотрим друг на друга, воздух наполнен невысказанными вопросами, самый громкий из них: "какого чёрта я здесь делаю?"

Наконец, я понимаю, что он не собирается нарушать тишину, что немного бесит, учитывая, что он явно организовал всю эту встречу.

— Ты выяснил, где я работаю, — с трудом выговариваю я.

Его глаза всё ещё серьёзны, наполнены мыслями, но его губы растягиваются в малышка-я-миллиардер-чего-ты-ожидала усмешке.