Зотов пообещал пошарить в компьютере в редакции, может, там что-то осталось. Если Вадим, конечно, вводил туда какую-либо информацию.

Рэма привезли домой. Грязнов попросил Саватеева подняться вместе с парнем в квартиру, убедиться, что там все в порядке, и извиниться перед хозяйкой за доставленные неудобства. Генерал для этого не нужен, хватит и капитана.

— Саня, так ты решил с поездкой? — спросил Грязнов.

— Да, сегодня и отправляюсь. Командировка в кармане. Я имел в виду командировочные. Поэтому традиционный посошок не отменяется.

— Во сколько?

— Как обычно. Около полуночи. Вагон шестой.

— У меня кое-что имеется для тебя, значит, подскочу обязательно.

Этот телефонный разговор состоялся в десятом часу вечера. А в половине двенадцатого Турецкий с Грязновым сидели друг против друга в двухместном купе «Красной стрелы» и, пока не появился второй пассажир, немного выпивали и закусывали.

— Я тебе на дорожку небольшой сюрприз приготовил, — сказал Грязнов. — У нашего «сморчка» пробудилось нечто напоминающее совесть, и он выдал дневник Кокорина, который тот вел во время поездки в Штаты. Я полистал, но вижу, что это не по моей части. Скорее по твоей, Саня. Ты получишь много удовольствия от чтения.

— Загадками говоришь, — недоверчиво заметил Турецкий, ожидая подвоха. И был рядом с истиной.

Когда Грязнов торжественно протянул ему общую тетрадь, на лице генерала было написано торжество. Турецкий открыл ее — в одном, в другом месте, попробовал прочесть несколько фраз при не очень ярком вагонном освещении, хмыкнул и отложил дневник в сторону.

— У него что, не было с собой какого-нибудь ноутбука? — задал риторический вопрос Александр Борисович. — И что это за манера подражать классикам мировой литературы?

— Почему? — с улыбкой спросил Грязнов, довольный произведенным эффектом.

— А ты когда-нибудь видел хоть страничку текста, написанного Достоевским? Или Пушкиным?

— Не приходилось. А что?

— А то, что там черт ногу сломит. Не говоря уж о нормальном человеке. Хорошо, что этот наш хоть не гусиным пером писал… Задал задачку.

— Я, когда полистал, — продолжил Грязнов, — сразу понял, что у него в школе чистописание не преподавали. Но что-то понять можно. Вот тебе и развлечение на дорожку. И еще фактик для полноты картины: «сморчок» незнаком с мадам Невской из Питера. Хотя ее фамилия фигурирует в записной книжке Кокорина как минимум десятилетней давности. Подумай, что тут может быть за игра.

И Грязнов рассказал другу о событиях последних часов: исчезновении свидетеля, о его странном похищении, двух обысках в квартире Кокорина, закончившихся практически ничем. Турецкого в этом рассказе больше всего заинтересовало похищение, и он спросил, какие соображения по этому поводу у Славы.

— Вот, следи, — сказал тот. Он вынул из кармана свое удостоверение, держа двумя пальцами, ловко открыл его, сунул под нос Турецкому и, с легким хлопком закрыв, спрятал обратно в карман. — Ну, что успел увидеть?

— Вашу физиономию, генерал, при погонах! — радостно заявил Турецкий и тут же охладил пыл: — Такие фокусы мы с вами еще на юрфаке, если помните, умели демонстрировать. И соревновались, у кого ловчей получится. К чему демонстрация?

— Я показал это «сморчку» и спросил, таким ли образом ему предъявлял свои корочки похититель? Он даже восхитился: один, говорит, к одному. Он тоже успел разглядеть лишь физиономию при погонах. Вывод?

— Это был кто-то из наших? — «догадался» Турецкий.

— Или «соседи». Но зачем, если мы работаем бок о бок? Или у них уже и между собой конкуренция?

— Ну не будь таким наивным, Славка! А когда было иначе? Давно уж пора относиться к таким вещам спокойно. Шпиономания — это же конек контрразведки. Иначе они и гроша ломаного из бюджета не получат. А так как они давно уже привыкли загребать жар чужими руками, в данном случае, скажем, твоими, то и подход соответственный. Как он, не сознался?

— Ты имеешь в виду «сморчка»?

— А кого ж еще!

— Темнит. Но, думаю, пуганули его. Был в полной расслабухе.

— Однако дневник-то он не им отдал, а тебе. Значит, не так глуп, как представляется. И дневник этот ты пока, надеюсь, не внес в список вещдоков, да?

— Ты за кого меня держишь? — почти обиделся Грязнов.

— Извини, — улыбнулся Турецкий. — Речь о том, были ли тому свидетели? Ну когда он отдавал дневник тебе?

— С глазу на глаз.

— Вот и отлично. Пока я его не исследую от корки до корки, тишина в студии, никому ни слова. Ну? — Турецкий взглянул на свои часы: — Пора отвальную. Надеюсь, вы тут без меня что-нибудь сможете накопать.

— С тем же пожеланием, — Грязнов поднял стакан с остатками коньяка. — Кажется, на этот раз дорога у тебя будет спокойная. Я посмотрел на проводниц — слоны, а не бабы, с ними шуры-муры не заведешь. И к лучшему. Отдохни, почитай.

Турецкий свернул тетрадь трубочкой, сунул в карман пиджака и вышел из купе проводить друга. Они постояли на перроне возле вагонной двери под изучающим взором действительно мужеподобной проводницы, Турецкий выкурил последнюю папиросу, и наконец проводница пригласила отъезжающих занять свои места. Слава махнул рукой и пошел к зданию вокзала. А Турецкий вернулся в купе и, включив свет над головой, улегся, не раздеваясь, с тетрадкой в руках.

Вошедшая вскоре проводница — она была уже без громоздкого своего пальто и не казалась могучим изваянием, символизирующим незыблемость эмпээсовских устоев, — попросила билетик и деньги за постель. Отдав требуемое, Турецкий, придав своему голосу максимум проникновенности, которая, он знал, действовала на женщин среднего возраста и не награжденных господом чрезмерным интеллектом, попросил проводницу, чтобы она, по возможности конечно, не подселяла к нему второго пассажира.

Эту просьбу она встретила снисходительной и немного загадочной улыбкой, приятно расцветившей ее грубоватое лицо. Она выпрямилась, словно расправила плечи, и полностью перегородила широченными бедрами дверь купе.

«Батюшки!» — едва не охнул Турецкий, вообразив, на какие догадки подвиг он этот монумент.

— А если дамочка? — Она сказала это таким тоном, будто уже заранее была согласна на любые его условия. И при этом игриво щурила глаза, полагая, видимо, что это придает ей больше загадочности и шарма.

— Слишком дорогое удовольствие! — перевел все в шутку Турецкий. — А я хочу отдохнуть… почитать, подумать.

— Ну никогда не поверю, — повела она пышным плечом, — чтоб генералу — и дорого!

— Ну почему же генерал? — стал он зачем-то оправдываться перед этой жеманно мурлыкающей слонихой. — Я никакой не генерал.

— Да ладно, — простила его проводница. — А кого ж тогда другой генерал-то провожал? Они, генералы, полковникам ручкой не машут!