Жизнь тоже становится предельно простой. Время перестает иметь какое-либо значение. Когда темно, ты идешь спать; когда встает солнце – ты начинаешь путь, а то, что между, то просто между.

Это и правда удивительно. Не иметь никаких обязательств, договоренностей, долгов или просто дел, никаких особых амбиций, только короткий список простых желаний. Ты существуешь в тихой монотонности, вне всякого гнева, «вдали от борьбы за место под солнцем» – как выразился путешественник и ботаник Вильям Бартрам. Все, что от тебя требуется, так это желание продолжать свой путь.

Нет никакого смысла спешить, потому что ты вообще-то никуда не направляешься. Насколько бы далеко ты ни продвинулся, ты всегда будешь в одном и том же месте – в лесу. Там, где ты был вчера, и там, где ты будешь завтра. Лес – это бесконечная черная дыра. Каждый изгиб дороги открывает новую панораму, неотличимую от других; при каждом взгляде на деревья ты наблюдаешь все еще единую переплетенную массу. И ты знаешь, что твой путь является огромным и бессмысленным кругом. И главное, что отчасти и это не важно.

Порой ты просто уверен, что карабкался по этому склону три дня назад, еще вчера пересекал этот ручей или забирался по этому поваленному дереву как минимум уже два раза за сегодняшний день. Но по большей части ты вообще ни о чем не думаешь. В этом нет смысла. Взамен ты пребываешь в состоянии передвижного дзена, в котором твой мозг, подобно воздушному шарику, привязан к тебе невидимой нитью. Он лишь сопровождает тебя, но не связан с иными частями тела. Ходить часами становится занятием автоматическим, незаметным, как процесс дыхания. В конце дня ты уже не думаешь: «Эй, за сегодня я прошел 26 км». Это будто говорить: «Эй, сегодня я вдохнул и выдохнул восемь тысяч раз». Это просто то, что ты делаешь.

Так мы и шли, час за часом, по крутым холмам, вдоль острых как нож обрывов, вдоль травянистых вершин, через бескрайние ряды дубов, ясеней, каштанов и сосен. Небо становилось все мрачнее, а воздух прохладнее, но только на третий день выпал снег. Он начался утром, падая редкими, едва уловимыми тонкими хлопьями. Но затем ветер усилился, а потом стал еще сильнее, пока стал настолько свирепым, что даже деревья выглядели испуганными. Это был не просто снег, это была целая уйма снега. К обеду мы очутились посреди резкого, холодного и сильного шторма. А вскоре дошли до тропинки, ведущей к узкой полке (до прижима) горы Биг-Батт.

Даже в идеальных погодных условиях путь через Биг-Батт требовал предельного внимания и осторожности. Это можно сравнить с попыткой балансировать на подоконнике небоскреба, потому что полка здесь составляет 35–40 см, да еще кое-где и осыпается. С одной стороны ее обрамляет крутой двадцатипятиметровый обрыв, а с другой – угрожающе покатая гранитная стена. Раза два я сталкивал с тропы небольшого размера камни, чтобы с ужасом наблюдать, как они, падая, разбивались, а затем находили покой где-то невероятно далеко подо мной. Путь был усыпан камнями и пронизан извилистыми корнями деревьев, о которые мы постоянно спотыкались, но самым ужасным было то, что полка была покрыта гладким льдом и припорошена тонким слоем снега. Вдобавок на тропе то и дело возникали крутые валуны, плотно покрытые льдом, что только затрудняло наше и без того не сильно элегантное ползание. И на протяжении всего времени, пока мы едва тащились по этой нелепо узкой и опасной полке, наши глаза застилал непрекращающийся снег, усиленный порывами ветра, который ревел меж качающихся деревьев и трепал наши рюкзаки и нас самих. Это была не обычная метель, это была самая настоящая буря. Мы старательно и осторожно продвигались вперед, отрывая каждую ногу только точно удостоверившись, что другая крепко стоит на земле. Даже так Кац дважды сумел издать полные искреннего ужаса и вместе с тем немного мультяшные звуки, что-то вроде: «А-Я-Я-Я-АЙ» и «И-И-И-А-А». Услышав их, я повернулся и увидел, что он повис на дереве. При этом его ноги пытаются найти землю, а огромные глаза полны ужаса. Это было безумно пугающе.

На какие-то несчастные сто метров мы потратили два часа. Когда наши ноги оказались на твердой земле в местечке под названием Бирпен-Гэп, снежный покров уже достигал 10–12 см, а снег совсем не желал прекращаться. Все кругом было белым от снежных хлопьев величиной с монету, которые не успевали коснуться земли, прежде чем порыв ветра уносил их в звенящую даль. Мы ничего не видели дальше трех или пяти метров, иногда и того меньше.

Тропа пересекалась с лесовозной дорогой, а затем вела к горе Элберт. Это была огромная глыба высотой 1600 м над уровнем моря, где ветра были столь дикими и злыми, что со свистящим звуком разбивались о нее, вынуждая нас кричать, чтобы услышать друг друга. Мы начали подъем, но поспешно отступили. Из-за рюкзаков мы не могли найти привычный центр тяжести, нас буквально сносило ветром. Сбитые с толку, мы стояли у нижней части вершины и смотрели друг на друга. Мы были в смертельной опасности. Застрявшие между горой, на которую не могли взобраться, и полкой, на которую мы даже не хотели смотреть. Единственно возможным выходом из этой ситуации было каким-то образом поставить прямо здесь наши палатки (при таком-то ветре), забраться внутрь и надеяться на лучшее. Я не хотел бы звучать в этом месте моего рассказа излишне драматично, но люди погибали и при куда менее опасных обстоятельствах.

Я сбросил рюкзак и начал в нем рыться в надежде найти карту. Карты Аппалачской тропы настолько бесполезны, что я уже забыл, когда в последний раз ими пользовался. Они, конечно, немного отличаются друг от друга, но большинство из них имеет дурацкий масштаб 1:100 000, который смехотворно сжимает каждый километр пути в один сантиметр. Представьте себе один квадратный километр реальной местности и все, что там может находиться: лесовозные дороги, ручьи, вершины гор, возможно даже, пожарная каланча, холмы или травянистые вершины, извилистые тропы или парочка важных ответвлений от дороги. И все это должно уместиться на площади меньше ногтя на мизинце. Это и представляет из себя карта Аппалачинской тропы.

По правде говоря, все намного, намного хуже, потому что карты тропы – по совершенно непонятным для меня причинам – плохо детализированы даже для своего скудного масштаба. На 15 км дороги на карте будет отмечено и подписано, дай бог, три горы из десяти. Долины, озера, ущелья, родники и другие жизненно важные топографические объекты оставлены на ней без подписи. Дороги лесной охраны чаще всего вообще не изображены на карте, а если даже они есть, то отмечены неправильно. Зачастую там отсутствуют даже соседние дороги. Никаких координат, никакой возможности объяснить спасателям определенное место, никаких указателей на города. Словом, это весьма некорректные карты. В нормальных обстоятельствах это лишь немного выводит из себя. Однако сейчас, в бурю, это воспринималось как удивительная халатность. Я вытащил карту из рюкзака. Мне потребовалась пара минут, чтобы раскрыть ее, борясь с ветром. Тропа была отмечена красной линией. Рядом с ней вилась какая-то черная линия. Я предположил, что это лесовозная дорога, с которой мы сошли. Судя по карте, дорога (если она на самом деле существовала) начиналась из ниоткуда и кончалась через пару километров также бог знает где, что абсолютно не имело смысла, потому что такое вообще невозможно (вы же не можете начать строить дорогу посреди леса, ведь необходимая техника не может ни с того ни с сего возникнуть посреди лесов). Как бы то ни было, с этой картой точно было что-то не так.