Удар дубинкой, что обрушился на американца следом, был ужасен. Что-то в нем хрустнуло, треснуло, проскрежетало со страшным, размалывающим звуком, и из середины вращающегося прозрачного диска вылетела какая-то деталь. Влепилась в стену, пробила пластмассовую обивку и, оставив после себя черную рваную пробоину, громко прогремела о железо внешнего корпуса. Вторая дубинка вырвала у американца шмат резины из лопасти. Третья влупила ему по лапам, он упал. Вскочил – и от нового удара тотчас упал вновь.

Его охаживали в три дубинки, он крутился по полу, подпрыгивал, вращал искалеченными лопастями, все пытался подняться, – его молотили, молотили, молотили…

Еще он, непонятно для всех, кроме мужчины и женщины, беспрерывно кричал – осколками фраз, слов, слогов:

– Ваш!.. Безумные!.. Поезд ведут!.. Широкий вагон!.. Однопутка!.. Пока!.. Когда двухпутка… Безум… Столкновение сразу!.. Нельзя допусти…

Постепенно его крик делался все нечленораздельнее. Потом он смолк. Летели во все стороны шматы резины, какие-то детали, с хрустом рассадился корпус, подвернулась одна лапа, отскочила другая. Искалеченные лопасти вращались медленнее, медленнее, двигатель взвывал, скрежетал, из него повалил дым, выметнулось изнутри пламя. Лопасти остановились. Американец попытался приподняться еще раз, удар дубинки бросил его обратно на пол, он упал и больше не шевелился. С американцем было покончено.

13

– Так значит, так она ему и сказала: «Отделать эту мразь, чтобы знал»? – указывая на женщину, спросил проводник жирафа.

– Так и сказала, – всхлюпывая носом, ответил жираф.

– И прямо так: «мразь»? – уточнил проводник.

– Прямо так, – отозвался жираф.

– Получается, прямо науськала?

– Получается, – согласился жираф.

Очная ставка с жирафом была устроена мужчине и женщине в вагоне-ресторане. Впрочем, вагон-ресторан использовался, вероятней всего, не только для очной ставки. Надо думать, здесь же до того проходил и допрос жирафа. Скатерти со столов были сняты, столы сдвинуты в один угол, поставлены друг на друга вверх ножками, а на них сверху, так же вверх ножками, накиданы в беспорядке стулья.

Сумрачно выглядело место веселья и развлечений.

Некоторое время, получив подтверждение жирафа, что женщина буквально науськала американца на начальника поезда, проводник сидел в молчании. Глядел неотрывно на женщину и молчал. Он один сидел во всем вагоне-ресторане, все остальные стояли. В том числе и охранники в камуфляже, сжимавшие их четверку – проводник, мужчина с женщиной, жираф, – плотным мускулистым кольцом.

– Ну так что, – прервал, наконец, молчание проводник, обращаясь к женщине, – все так, подтверждаете показания?

– Нет, ну ведь я и думать не думала, – с торопливостью бросилась отвечать женщина, – что он сделает из моих слов такие практические выводы! Это была такая риторическая фигура, выражение моих чувств, моя оценка того, что начальник поезда позволил в отношении…

– Вы подтверждаете, – прервал ее проводник, – что вы сказали «отделать»? Да или нет, отвечайте: да или нет?

– Да, – произнесла через паузу женщина. – Это было, да.

– И «мразь»? «Мразь» вы тоже употребляли?

Женщина снова выдержала паузу. О, как ей не хотелось отвечать! Но что оставалось делать? Не ответить?

– Да, – вновь подтвердила она. – Да.

– Все, к вам вопросов у меня больше нет, – убирая с нее взгляд, сказал проводник. И объектом его внимания вновь сделался жираф. – А кто, значит, сообщил эти сведения о вагоне управления, о колее? О габаритах вагона, о том, по какой колее мы едем?

Он вообще был отменно вежлив – как никогда, даже, пожалуй, благожелателен и добросердечен, казалось, он выясняет интересующие его факты для того, чтобы в конце концов сделать для мужчины и женщины что-то необыкновенно хорошее. Но вид жирафа не позволял обмануться поведением проводника. Вот уж кто был отделан так отделан, – это жираф. Морда его представляла собой сплошной синяк. Глаза заплыли, превратившись в бритвенные прорези. Разбитые губы, в корке запекшейся крови, расплылись на пол-лица, из носа все еще продолжало подтекать, и на каждый вздох свиристело.

– Кто-кто, – хлюпая этим разбитым носом, отозвался на вопрос, заданный ему проводником, жираф. – Он вон, кто!

Голова его мотнулась в сторону мужчины, казалось, он хотел сказать мужчине столь экспрессивным движением: а что мне еще делать! прости, если можешь!

– Подтверждаете? – перевел проводник взгляд на мужчину. – Вы сообщили?

Мужчина пожал плечами.

– Извините, но я ничего не сообщал. Я просто сказал. Упомянул об этом, вернее так.

Проводник отмахнулся от его уточнения:

– Это неважно. «Сообщил», «сказал», «уточнил». Все одно. От вас информация исходила? От вас!

– Это не информация.

– Информация, информация, – сказал проводник. – А вот то, что мололи про откос, про катастрофу, – это уже не информация, точно. Это уже пропаганда. Панических настроений. Говорил он про катастрофу? – посмотрел проводник на жирафа.

Жираф с торопливостью старательно закивал головой:

– Говорил. Говорил, хорошо, сейчас едем по однопутке. А как двухпутка, встречный поезд – и тут же под откос. Вот таким образом!

– Ну?! – теперь проводник опять смотрел на мужчину. – Будем отрицать?

– А что, это не так, как я говорил? – спросил мужчина.

– Так, не так – это не важно! – Впервые за все время проводник позволил себе утратить свои благожелательность и добросердечие. Как бы волчий оскал проступил из-под его овечьего облика. Образ того, кто с легкостью мог сотворить сделанное с жирафом. – Важно, что вы сеяли панические настроения! Сеяли – и посеяли! Добились, чего хотели! И ну-ка, что он там о галсах нес? – даже не повернув головы к жирафу, приказал проводник тому вновь давать показания.

– Он говорил, что мы едем галсами, как какой-нибудь корабль, – с готовностью ответствовал жираф.

Мужчина не смог удержать усмешки. Это жираф так специально, не в силах побороть свою натуру, или в самом деле забыл, о чем говорилось в действительности?

– Я говорил о дугах, – сказал он. – Галсы и дуги – это все же разные вещи. А о дугах – да. Мне показалось странным, как мы движемся.

– Галсы, дуги. В конце концов, это – все одно, – сказал жираф. – Не имеет значения, как называть.

– Вот именно, – с поразительной поспешностью согласился с ним проводник. – Главное, говорил об этом!

У мужчины не было никакого желания спорить с ними. Хотят считать галсы и дуги одним – Бога ради, их дело.

– Говорил, – подтвердил он.

Проводник намеревался спросить мужчину о чем-то еще, но был прерван. Тяжелым медлительным голосом, раздавшимся откуда-то из-за свалки столов и стульев: