Они не задают ни одного вопроса, привыкшие к тому, что я запираюсь на несколько дней. Обычно это означает, что я близок к решению проблемы.

Но не в этот раз. На этот раз проблема во мне.

Я знаю свой долг: либо убить человека, либо отправить на допрос. Но за стеной никогда не было ни одной человеческой женщины, только солдаты. Это, конечно, меняет дело? Кроме того, я не мог так поступить с Талией, не сейчас. Не после того, как она заботилась обо мне. Я не мог так предать ее. Даже ради своего долга или своего народа.

Не знаю, что мне делать, но подумаю о проблеме завтра.

Меня охватывает волнение, предвкушение, когда приближаюсь к Таллии, и, открыв дверь первым делом ищу ее, а увидев ‒ мое сердце тает. Непонятное, теплое чувство разливается по моему телу, когда смотрю на нее. Талия свернулась калачиком в моем гнезде, в кулаке сжимает мех, волосы разметались вокруг нее. Ее пухлые губы приоткрыты, а глаза закрыты.

Она прекрасна.

Желание пронзает меня, с такой силой, какого я никогда не испытывал до нее. К человеку. Может быть, со мной что-то не так, как думает мой брат, но я могу заботиться о ней, когда она в моем гнезде.

Я хочу ее, жажду. Иначе зачем мне подвергать риску себя и свой народ?

Но вопрос в том, кто она для меня? Почему мне больно, когда нахожусь вдали от нее? Почему счастье наполняет меня при виде Талии в моем жилище, отдохнувшей и чистой? Почему ее запах обволакивает меня и согревает, как ничто другое?

Я приседаю перед ней, мягко убирая когтем волосы с лица Талии, и хмурюсь от того, что острое оружие упирается в ее идеальную, тонкую как бумага кожу. Она такая маленькая и хрупкая по сравнению со мной. Как это может сработать, и, что еще важнее, почему мысль о том, что она вернется к своему народу, вызывает агонию в душе?

Я оставляю рядом с ней еду и воду и с неохотой возвращаюсь в свою лабораторию, намереваясь поработать. Мне нужно отвлечься от бурных эмоций, которые я не знаю, как сдержать или понять.

И все из-за одного человека.

Если бы только мой народ знал.

ГЛАВА 12

ТАЛИЯ

Мне тепло, как никогда за долгое время, и я довольна. Ощущение безопасности окутывает меня, утягивая в сон, но какой-то шум заставляет меня нахмуриться и открыть глаза. Зевнув, я приподнимаюсь, еще больше хмурясь и оглядываясь по сторонам. На мгновение я не могу понять, где нахожусь. В моей квартире нет меха…

Потом воспоминания возвращаются, и я резко поднимаюсь, но Катона не вижу, только тарелку с едой и напитками рядом с кроватью. Поднявшись на ноги, потягиваюсь и осматриваюсь. Он уже вернулся? После его ухода я с удовольствием приняла теплый душ. Мне пришлось три раза намылиться, чтобы отмыть тело и волосы за последние несколько дней, но после душа я почувствовала себя намного лучше. Одежда, однако, оставалась грязной, и мне не хотелось надевать ее снова, поэтому я постирала ее и оставила сушиться, а затем нашла старую простыню, из которой соорудила импровизированную ночную рубашку. Она свисает с ивового плеча, пока осматриваюсь. Я не могу сказать, ночь сейчас или день, и как долго я спала, но есть еще не хочется, и чувствую себя более отдохнувшей.

В этот момент я снова слышу его.

Заглянув в приоткрытую дверь вижу Катона, и у меня перехватывает дыхание. На мгновение я забыла, насколько огромен мой монстр. Мой? Да ни за что, выкинь это из головы. Он не мой. Просто монстр. Но что-то в нем до боли прекрасное. Поскольку он сосредоточен на образцах перед собой, я прислоняюсь к двери и жадно наблюдаю за ним, не опасаясь навлечь на себя гнев Катона или, что еще хуже, интерес.

Вспоминаю ощущение его крепких рук на моем теле прошлой ночью и вздрагиваю, не желая признавать, что мне почти… понравилось.

Катон склонился над столом, сгорбив плечи, напрягая мышцы спины, и у меня пересохло во рту. Его мускулы напрягаются, когда Катон медленно и целенаправленно двигается. На его рогах отражается свет, и я пробегаюсь взглядом по их извилистой длине, прежде чем взглянуть на его лицо. Квадратная челюсть с заостренными скулами, нос как у человека, пухлые губы, с клыками, нависшими над ними. От черных длинных ресниц, кажется словно глаза подведены подводкой, и за спиной мелькает хвост. Когда он, нахмурившись, откидывается назад, мой взгляд падает на широкую грудь.

Катон ученый, но я никогда не видел такого ученого. Он сложен как воин, сплошные мускулы из четких, твердых линий пресса и грудных мышц.

Если не обращать внимания на красную кожу, виляющий хвост и рога, он выглядит почти человеком.

В моем предательском теле запульсировало желание, но не обращаю на него внимания, надеясь, что оно пройдет. Вместо этого сосредоточиваюсь на его ловких пальцах, которые работают быстрыми, уверенными движениями, в глазах горит целеустремленность, когда Катон изучает то, что перед ним.

Наблюдая за ним, понимаю, что от Катона исходит та же энергия, что и от меня, то же одиночество и решимость. Сердце на мгновение замирает, и монстр, должно быть, слышит меня, потому что он резко поднимает голову, взгляд черных глаз приковывает меня к месту. Я теряюсь в сияние его глаз, как будто Катон крадет мою душу, и не в силах отвести взгляд, когда он так смотрит на меня. Что-то вспыхивает в его темных глубинах, нечто, что я не в силах объяснить.

Когда Катон, наконец, отводит взгляд, я освобождаясь от его взгляда и почти задыхаясь.

Черт возьми, Талия, соберись.

— Ты поела? — пробормотал он, и когда я покачала головой, Катон нахмурился. — Я ведь тебя не разбудил?

— Нет, — отвечаю я. — Над чем ты работаешь? — Я подхожу ближе, обхватываю себя руками за талию, останавливаюсь позади него и заглядываю ему через плечо. Он как будто замирает, и понимаю, что мое дыхание обдувает его шею. Катон издает тихий рык, и я быстро отступаю назад.

Может быть, он, как и я, территориально относится к своей работе, или ему не нравится, что кто-то заглядывает ему через плечо. В любом случае, я останавливаюсь, не желая, чтобы этот огромный монстр разозлился. Он так легко может убить меня, но Катон медленно поворачивается, давая мне время увидеть его движения, как будто чувствуя мой страх и беспокойство.